щели в ставне можно было разглядеть темноволосую головку Измини, прислонившуюся к воротам.
— Плачет?
— Точно все перед ней виноваты, — сказала Алики и опять принялась гладить.
Девушки были одинакового мнения, что Измини страдает из-за собственной глупости. Может быть, ей приятно мучиться. Она работает в фирме счетоводом, получает жалованье — подумаешь, счастье какое! Говорит, что много лет не видела своего жениха, но кто ей поверит… Впрочем, она правильно поступает, а то ее выследят и его обнаружат. Кто знает, где они встречаются?.. Он ведь сын судьи. Высокий такой партизан. Однажды он появился здесь, у него была густая черная борода. Как он весело смеялся. А когда здоровался, страшно было, что он руку оторвет. С тех пор прошло много лет. Они наверняка встречаются тайно, и он ее любит. Но почему у нее тогда такой ожесточенный взгляд и она всегда печальная?
— Так ты опять поедешь сегодня в Дафни?
— Не знаю, — в раздумье ответила Алики.
Измини устала изучать улицу и прохожих. Пила жужжит теперь еще громче. На остановке опять собрался народ. Со всех сторон раздается грохот и лязг железа — ремонтируют автомобили. Изменился весь облик квартала. А что сталось со старыми друзьями? Часть разъехалась, часть погибла, а если встретишь случайно кого-нибудь, то даже не здороваешься, кто знает, помнят ли еще тебя. Каждый заботится лишь о том, чтобы для него война была окончена. А мы намного отстали, как нам перейти к мирной жизни, если Ангелос еще в опасности? Ведь к нам за эти годы и весна ни разу не приходила!
Из-за угла показался господин Харилаос. Он шел твердой походкой. Поравнявшись с Измини, он шепнул ей:
— Я должен сообщить вам нечто важное…
Во дворе, около лестницы, их остановила тетушка Стаматина.
— Неужто он имел право выкинуть нас на улицу? Вы вот, господин Харилаос, судили людей, так ответьте, справедливо ли это? Он даже не сказал нам причины.
— А что вас задело больше: что вы оказались на улице или что он не сказал вам причины? — спросил господин Харилаос.
— Почему ж он скрывает от своей матери, что у него на уме?
— А если бы он не скрывал, что б изменилось?
— Он командует нами, а мы пляшем под его дудку.
— Вы правы, — сказал судья, — но раз вы пляшете под его дудку…
— А что нам остается делать? Он сам вышвырнул вещи. Справедливо ли это?
— Видите ли, в наше время, что бы ни сделал человек, все считается справедливым. Вот до чего докатились!
— А если бы вы нас судили?
— Ваш сын полагает, что может сам все решать, а вы, естественно, желаете знать, что он решил. Но раз вы сидите во дворе, значит, вы ему повинуетесь. Но не расстраивайтесь, он вам раскроет свои намерения, поступить иначе он не может.
Слова судьи не успокоили тетушку Стаматину. Ничего тут не разберешь. Вот и в тюрьму людей упрятывают тоже не поймешь за что.
Господин Харилаос простился со старухой и стал осторожно подниматься по лестнице, словно боясь разбудить кого-то.
— Неужто он прав? — кричала вслед судье тетушка Стаматина. — Скажите мне, и это справедливо?
Улыбнувшись, судья вошел к себе в квартиру, а старуха, насупившись, села опять на кровать посреди двора.
Лукия собралась идти в кино.
— Не уходи, — сказал ей отец. — Сядь, я должен сообщить вам нечто важное.
Встревоженная госпожа Иоанна спросила, не стряслась ли какая беда. Господин Харилаос, не скрывая радости, сообщил им, что нашел наконец человека, от которого зависит жизнь Ангелоса. Много лет искал он его и встретил сегодня в кофейне на площади Омония.
— Он единственный давал показания против Ангелоса. На их основании был вынесен приговор. Это скользкий человек, коллаборационист, возможно доносчик. Сейчас он занимается торговлей, ворочает большими, но дурно пахнущими делами. Он выслушал меня, но, видно, ничего не помнит…
— Что ж он тебе сказал?
— Обещал подумать. Послезавтра я увижусь с ним. Я уверен, что смогу убедить его.
— Это ничего не даст, — заметила госпожа Иоанна.
— Иоанна, ты неправа. У этого человека не было никаких личных мотивов. Я все объяснил ему, и, насколько понял, у него нет особых возражений. Его принудили дать показания. Когда он спросит свою совесть…
— Предположим, ты его убедишь, ну и что из того? — спросила Лукия.
— Я просил его взять показания обратно. Если он это сделает, Ангелос будет вне опасности. Он перестанет скрываться. Мы опротестуем…
— Харилаос, и он вернется домой?
— Возможно, Иоанна.
— Как легко вы обольщаетесь, — заметила насмешливо Лукия.
Господин Харилаос сразу помрачнел и устало опустился на стул перед письменным столом. Лукия победоносно смотрела на Измини и на родителей, словно радуясь эффекту, произведенному ее словами.
— Я пойду в кино… Надоело мне все это.
Господин Харилаос притворился, что не слышит. Он достал из ящика судебное дело — знакомую выцветшую голубоватую папку — и погрузился в чтение пожелтевшего, напечатанного на машинке документа. Вскоре хлопнула кухонная дверь, и каблучки Лукии застучали по лестнице. Кто ее обижает? У нее муж, самостоятельное хозяйство и полное право устраивать собственную жизнь. «Здесь я в гостях, если я вам мешаю, то сейчас же уеду», — сказала она два дня назад. В то же время она не скрывает, что дома ее все раздражает. О муже своем она не упомянула ни разу, будто его вообще не существовало. Замуж она вышла скоропалительно, сразу после вынесения приговора Ангелосу, будто только и ждала решения суда, чтобы обвенчаться. Однажды вечером она привела домой своего будущего мужа, малознакомого ей человека, преподавателя какой-то македонской гимназии; он представился господину Харилаосу. Судья побеседовал с ним. Через неделю состоялась свадьба, а три дня спустя молодые уехали в Ксанти. На следующий год Лукия прислала родителям весточку из Кардицы, а позже из Комотини. «Я поживу у вас несколько дней, — объявила она, приехав недавно домой в Афины, и тотчас добавила: — Если вы, конечно, не возражаете». Удивленная мать взяла у нее из рук чемоданчик. Через час Лукия вела себя так, словно никуда не уезжала. С лица ее не сходила недовольная гримаса, точно все перед ней в чем-то были виноваты.
— Я боюсь, Харилаос, что и на этот раз повторится старая история, — сказала госпожа Иоанна. — Ты должен, наконец, признаться, что ошибался насчет исхода процесса… Хорошо еще, что мальчик тебя не послушал…
— Иоанна, что было, то прошло. Или начнем опять сначала?
— Но и тогда ты верил, что его оправдают, и даже говорил, что он должен явиться на суд, — продолжала госпожа Иоанна.
— Теперь многое изменилось, — задумчиво сказал господин
