class="p1">— У тебя от цифр голова не идет кругом? Как ты надумала пойти служить в фирму?
— Что мне оставалось делать? Я не нашла ничего другого…
— Помнится, ты больше всего любила чертить…
Измини ничего не сказала. Ее взгляд, блуждавший по комнате, остановился на книгах, сложенных стопками у двери, потом на потертых соломенных стульях.
— Останься, пообедай с нами, — предложила ей чуть ли не умоляюще Лукия.
Госпожа Иоанна от волнения не находила себе места. Муж не вернулся вовремя и не сказал, куда пошел.
— Не знаешь, Измини, куда он мог запропаститься?
— Где-нибудь задержался, никуда он не денется, — ответила матери Лукия. — Вот и новая причина для беспокойства: куда пропал отец…
На Лукии было красивое платье, и она то и дело посматривала на себя в зеркало. Вот она приосанилась, чуть откинула назад голову и, подперев руками бока, прошлась по комнате. Много лет не была она дома, и, может быть, поэтому ее поведение казалось здесь очень странным. Но и раньше, живя с родителями, она вела себя странно, не зналась почти ни с кем из сверстников. У них с Измини не было общих друзей. Лукия всегда была капризной и обидчивой, кривила рот из-за всякого пустяка и тут же уходила из дому или запиралась у себя в комнате.
— Ты не будешь ждать отца? А как же ваши дела?..
— Но…
— Почему ты не пострижешься по моде? Тебе больше пойдут короткие волосы.
— Не знаю, я об этом не думала, — смущенно сказала Измини.
— Ох, и какие же вы все стали скучные! Вы всегда такие? — О чем еще с ней говорить? И Лукия внезапно добавила: — Пойдем в кино?
— Я не могу, надо…
— Пойдем, — настаивала Лукия. — Посмотрим музыкальную комедию. Я приехала в Афины не для того, чтобы сидеть взаперти… У вас тут с тоски пропадешь — хуже, чем в провинции…
Когда Измини спускалась по лестнице, до нее долетела веселая песенка, которую распевала во весь голос Лукия.
В конце улицы повисло багровое солнце. Если с Ангелосом ничего не случилось и ему безразлично, беспокоится ли она о нем, значит, он ее совсем не любит. Может быть, права Лукия — он действительно забыл их. Измини нахмурилась. Словно он обещал ей непременно прийти в определенное время, и она сердится, что он заставляет ее ждать. Ей хотелось спросить прохожих, как им удается сохранять такое спокойствие. Весь этот мир враждебен ей. И пешеходы, и люди, сидящие дома, и автомобили, и газеты, и кофейни. Все вокруг — немая стихия, и она должна погибнуть в этом безмолвии. Теперь ее не согревает даже полуденное солнце. Ей всегда холодно, она вечно ждет. Так же она ждала и в оккупацию, прислушиваясь каждую ночь к его шагам на лестнице и повороту ключа в замке. А потом ждала весточку с гор. И тогда ее не покидала тревога: где он укроется от непогоды, где преклонит голову. Измини полюбила Ангелоса еще в то время, когда приходила к нему с тетрадкой, чтобы он помог ей решить задачи по геометрии. Как-то он решил ей одну очень трудную задачу, и она даже поцеловала его от избытка чувств… Позже, когда они встретились в Фалироне[2] — Ангелос тогда уже скрывался от преследования, — он сказал ей: «Ты должна знать и верить мне: я люблю тебя всей душой». Но почему именно в тот вечер он сказал ей о своей любви? Не подумал ли Ангелос, что она стала любить его меньше? «Не говори и не думай об этом». Их любовь — это нечто неопровержимое, как то, что каменная глыба тяжелая и весенний лист зеленый.
Ты когда-нибудь видела затмение солнца? Да, однажды в полдень, перед войной, ты с Ангелосом смотрела на солнце через закопченное стекло. Как быстро расползлась зловещая тьма. Птицы и соседские собаки заметались в испуге, и ты тоже испугалась, решив, что наступил конец света. Ангелос обнял тебя за плечи, и ты робко прижалась к нему. «А если так останется?» — спросила ты. «Нет, этого не может быть», — убежденно ответил он. Когда вновь показалось солнце и засияло над миром, ты радостно захлопала в ладоши, а Ангелос весело засмеялся. «Ну что я тебе говорил?» — воскликнул он с гордостью, словно и сам приложил усилие к тому, чтобы возродить мир к жизни.
Здесь кругом много гаражей, складов мастерских автогенной сварки. В кофейне напротив посетители режутся в тавли[3]. Мужчина в шляпе, словно верстовой столб, давно уже торчит на углу. Определенно выслеживает кого-то! Подъехавший автобус забирает всех, кто ждет на остановке. На соседней улице помещается дровяной склад, там распиливают бревна. Пила гудит не переставая, стальные зубья впиваются в дерево и заводят свою монотонную песню. Один за другим падают на землю ровные чурбаны. Проезжает тяжело нагруженная машина. Юноша, просматривающий газеты в киоске возле галантерейной лавки, внезапно мрачнеет и быстро уходит, словно желая избежать чего-то, о чем прочел в газете. Девушка в клетчатой юбке входит в телефонную будку, говорит в трубку два слова и исчезает. «Верстовой столб» все еще стоит на углу.
Евтихис примчался домой и крикнул матери, чтобы она быстро дала ему поесть. Но старуха сидела посреди двора на кровати, вцепившись пальцами в железные прутья, и даже не пошевельнулась, когда раздался его грозный окрик. Евтихис, заметив у нее на руках ссадины, следы утренней баталии, смутился, но тут же подумал, что всему виной ее упрямство. Он стал кричать, что с утра еще не присел и валится с ног от усталости.
— Ты, похоже, забыл, что выкинул нас на улицу?
— Поесть дашь?
— Ты сказал, чтобы я только пол вымыла. Погляди, пол чистый.
Евтихис не на шутку разозлился. Неужели лишь из-за того, что он попросил ее прибраться в квартире, она рассвирепела и теперь зверем смотрит на него? Лицо у нее словно застыло, а ободранные пальцы впились в кровать.
— Чего уставилась? — рявкнул он.
— Хочу понять, что у тебя на уме, — ответила мать.
— И ты туда же! — взревел он, потрясая кулаком. — Всем вам надо знать, что у меня на уме. Ты мне мать и должна чувствовать, что мне надо. Почему поесть не приготовила?
— Я же тебя спрашивала, к чему ты весь этот кавардак устроил, а ты мне в ответ: ради чистоты, мол. Точно я дитя малое и меня можно за нос водить…
— А если бы я выложил тебе свои планы, ты бы сготовила обед? Выходит, в наказание оставила меня голодным?
— Утром ты мне,
