имеете к этому никакого отношения. Ни в коем случае, вы не обязаны нести никакой ответственности.
Он произнёс последние слова так выразительно, что их можно было понять ровным счётом наоборот.
– Это слишком серьёзно, чтобы браться судить кого-нибудь, – пытаюсь объяснить я ему. – Даже если вам кажется, что вы имеете моральное право.
Константин пододвинул пачку бумаг.
– Берите, берите. Посмотрите. А если хотите, могу вам совсем отдать. Зайдите, и я отдам. Вас это должно заинтересовать. Ведь вы историки.
– Мы всегда занимались другой историей. Не такой.
– Бывает ещё какая-то история?..
– Вам хочется таким образом свести счёты? – не выдерживаю я. – Чего вы хотите добиться? Что доказать? Зачем вам нужно преследовать его? В чём он перед вами виноват? Лично перед вами лично он, – в чём?
– Я понимаю ваше желание защитить его, – отвечает он. – Вполне понятно. Но вы пройдите по домам, – я вам могу даже показать каким, и всех, кто старше шестидесяти, спросите, кто такой Аркадий Николаевич… – он снова назвал фамилию Димы, ещё раз резанув меня по какому-то скрытому больному чувству.
– Дима не обязан за него отвечать.
– Всегда кто-то должен отвечать.
– Пусть отвечают те, кто это делал.
– Расплачиваются всегда другие. Разве вы об этом не знали?
Мы оглядываемся одновременно. Дима стоит у двери, засунув руки в карманы. По его лицу видно, что он слышал всё.
– Уходите, – говорит он. – Это неправда.
Константин удивлённо собирает бумаги, завязывает тесёмки папки, спокойно проходит мимо Димы и закрывает за собой дверь.
Дима был похож на мумию, приготовленную к погребению. Да, прав был его отец: было бы лучше ему сюда не приезжать.
* * *
Наступал вечер – второй вечер в посёлке, в котором уже так много произошло. Когда стемнело, пошел дождь, мелкий, холодный, и в комнате стало холодно. Очевидно, и завтра будет такая же погода – пасмурная, дождливая, хмурая.
– Ну вот, теперь известно всё, – говорит Дима. – И ты теперь можешь ехать, ехать прямо сейчас.
Он хватает куртку и уходит, хлопнув дверью.
Дождь усиливается. Он стучит в окно настойчиво, как будто повторяя слова странного человека, который только что был здесь.
Мне почему-то вспоминается Дима в лучшие времена наших отношений, когда он мне очень нравился, – красивый, с прямой осанкой, и я мысленно одеваю его в кожаный плащ, фуражку и пытаюсь представить, как такой человек выходит из «газика» и направляется к дверям того дома, где разыгрывалось столько человеческих трагедий; при его появлении всё вокруг меняется, всё напрягается, всё стихает. Нет, не могу представить.
Почему Константин пришёл в отсутствие Димы? Это получилось случайно или он так задумал? Почему он хотел рассказать мне, а не ему?
Дима пришёл поздно, промокший и замёрзший.
Мы помирились.
– Почему тебя вообще стала интересовать вся эта история? – спрашиваю я его. – Откуда такой настойчивый интерес?
– Не знаю, – ответил он. – Что-то тяготило меня в этой неизвестности. Мне не нравилось, что отец что-то скрывает от меня. Я понял, что не могу не выяснить этого. И вообще, жизнь моя как-то стала идти под откос, и я не мог понять, почему. Всё стало разваливаться, у меня ничего не получалось. Не знаю почему, но я решил начать с этой поездки. Мне казалось, это прояснит что-то в моей собственной жизни, и вот теперь прояснилось, куда уж дальше…
Он засыпал, уткнувшись носом мне в плечо. Совсем как ребёнок. Прикрыв глаза, он тихо спросил:
– А ты не помнишь, с чего всё началось? Почему мы стали ссориться? Ведь нам было так хорошо.
Я ощущаю рядом знакомое, почти забытое тепло его тела. Как когда-то давно. Пытаюсь вспомнить, почему же мы начали ссориться. Нет, не помню. Просто однажды вдруг стало очень холодно.
Как сейчас за окном.
* * *
На следующий день мы решили сходить на кладбище, а потом – на Красную балку – то место, куда местные жители, как нам теперь было известно, ходили редко.
Кладбище было запущенным, среди густого леса, и до старых могил добраться было трудно.
Диминых однофамильцев здесь было много.
Могилу Аркадия мы нашли быстро, – она находилась в центре кладбища. Тяжёлая железная ограда, памятник с красной звездой, что-то наподобие мемориальной доски, уже порядком истёршейся. Дима постоял, посмотрел на дощечку с запечатленными на ней датами рождения и смерти.
Красная балка оказалась в четырёх километрах от кладбища. От этого места повеяло мраком и одиночеством.
– Страшновато здесь, – пробормотал Дима. – Страшновато, ничего не скажешь.
* * *
В тот вечер мы нашли Екатерину. Она встретила нас с некоторым удивлением и стала рассматривать Диму. Потом тихо сказала:
– Ты, наверное, Дмитрий.
Дима ответил трагическим голосом:
– К сожалению, да.
– А я слышала, – сказала она. – Слышала, что приехали двое и заходили ко мне. Так и подумала: сын Миши приехал.
Для нас это уже не было удивительным. Мы уже убедились в том, что каждый наш шаг известен всем.
– Давайте будем ужинать. И оставайтесь у меня, не ходите больше в эту гостиницу.
* * *
…Я смотрю на пейзаж за окном. Река уходит куда-то в глубь леса. Зелёный луг, за ним лес. Зимой река покроется льдом. Паромная переправа перестанет работать – все будут переправляться пешком по льду. Лес станет прозрачным и будет выделяться серой полосой на белом фоне. Откос будет белым, и с него дети, которых здесь не очень много, будут кататься на санках. В этом пейзаже не хватает разве что лошадки, которая будет тащиться по проложенной колее.
Мы зашли в гостиницу за вещами. Мы попрощались с вахтёршей, которая смотрела нам вслед с тем же любопытством, с каким встретила нас.
* * *
Всё следующее утро Дима размышлял, а потом сказал:
– Давай сходим к Константину. Ты запомнила его адрес?
Константин жил на окраине посёлка. Дом его был за глухим забором, высокая дощатая калитка была заперта.
Мы постучали. Залаяла собака. Послышался скрип открываемой двери и шаги на крыльце.
– Кто там? – мы узнали голос, вчера жёстко звучавший в гостиничном номере.
– Дмитрий Михайлович, – Дима так отчётливо произнёс свою фамилию, что за забором даже воцарилась тишина.
– Сейчас, – коротко ответил Константин, и мы услышали его приближающиеся шаги.
Он не ожидал нашего прихода и был немного обескуражен. Мы застали его в домашней обстановке, без папки в руках и без кепки на голове, отчего он, казалось, чувствовал себя незащищенным.
– А ведь мы с вами так и не познакомились, – Дима старался говорить как можно твёрже, и чувствовалось, что это давалось ему нелегко. – Дмитрий Михайлович… – ещё раз произнес он и протянул
