руку.
Константин ответил на рукопожатие. И растерялся. Его жена выглянула из кухни и посмотрела на нас – с уже знакомым нам любопытством.
– Садитесь, – Константин указал на диван. И примолк в ожидании.
Мы присели на край большого мягкого дивана. В комнате повисло напряжение.
– Я хотел бы получить то, что касается меня. То, что вы предлагали мне забрать, – Дима выпалил эти слова на одном дыхании.
– Вы хотели бы получить копии документов? Вы действительно хотите их иметь?..
– Да, как и полагается родственнику. На вечную память.
Теперь Дима заговорил спокойно и уверенно. Он принял решение – наверное, первое серьёзное решение в своей жизни.
Константин направился к деревянному шкафу, открыл дверцу, вынул бумаги из нижнего ящика. Перебрал несколько папок, потом протянул Диме пакет. Дима осторожно взял его за край, словно боясь обжечься, и быстро положил в сумку.
Мы направились к двери. Лохматая собака на цепи рванулась в нашу сторону, но хозяин придержал её.
В его глазах было разочарование. Мы так и не смогли понять, чего он хотел на самом деле.
* * *
Мы узнали, что дед Димы любил рыбалку. Он любил охоту. У него было много друзей. Он даже любил читать книги, но до определённого времени. В молодости он был приятным парнем, весёлым, сообразительным и смелым. С войны, как говорили, «империалистической», он пришёл другим человеком. И постепенно становился жестоким. Его жизнь плавно шла вниз, хотя поначалу обещала быть другой. Поначалу она обещала силы, красоту, радость. Оказались – убийства, ненависть, аресты, пьянство, а затем смерть.
– Ну вот, теперь мы можем ехать обратно, – сказал Дима. – Больше нам здесь делать нечего. Мне, конечно, жаль, что я столько лет был в неведении…
* * *
Мы уезжали с первым автобусом. Екатерина положила нам в дорогу хлеба и варёной картошки.
– Может, останетесь ещё? – спросила она. – Оставайся, Дима.
Дима покачал головой.
– Приедешь ещё?
– Нет. Вряд ли…
Она собиралась проводить нас, но Дима попросил её не делать этого.
Мы спускаемся по берегу до узкого деревянного мостика, переходим на другую сторону и здесь, сначала по берегу, а потом между домов бредём до автобусной остановки на маленькой площади.
Ещё минут пятнадцать мы ждём автобус, который, как всегда, опаздывает; потом втискиваемся вместе с толпой и занимаем места в самом конце салона.
Дима смотрит в ту сторону, где находится Красная балка, но отсюда ничего не видно. Это далеко. Потом поворачивается ко мне:
– Скажи, ты всерьёз хотела уйти от меня?..
От неожиданности у меня перехватывает дыхание. Но автобус трогается, мы отъезжаем от стоянки, и я говорю честным голосом:
– Нет.
Лес
Рассказ
А ведь это так здорово – оказаться вдруг, после всех передряг и неприятностей, там, где тебя всегда ждут.
В лесу.
– Ну вспомни же наконец Шишкина – Левитана – Васильева… Утро в сосновом бору… Болото в лесу… Представь, как ты слышишь голоса птиц… Мишки на поваленном дереве… Белки… Ведь лес – это чудо. В конце концов, лес – это просто много деревьев… Понимаешь?..
– Нет, не понимаю, – отвечал Павлик своей энергичной бабушке, любительнице телеканалов «Моя планета», «Animal planet», «Национальная география», «Travel Channel» и ещё разных про путешествия, поездки и красоты мира. – Я не знаю, почему, но не радуюсь.
Недавно ему исполнилось пятнадцать, но это ничего не меняло.
Мишек он принимал только на конфетном фантике, и никакая залитая солнцем цветистая поляна, никакие уходящие в небо сосны, никакой особый насыщенный кислородом и запахом хвои воздух не заставили бы его войти туда. Ни дубы, ни берёзы, ни сосны, ни ели, – ничего. Разве что строгая тополиная аллея в ближайшем парке с ухабистой асфальтовой дорожкой, деревянными побитыми скамейками, покосившимися урнами, указателями и домиками для белок ещё была допустима в его жизни, и то желательно в сопровождении каких-нибудь взрослых бесстрашных людей. Но лучше и без парка обойтись, а просто посидеть с ноутбуком на скамейке, или ещё лучше на застеклённом балконе, или просто в комнате, легко касаясь пальцем сенсорной панели, и совершая таким образом путешествие в совсем другие места.
Почему? Павлик и сам пытался ответить на этот вопрос все сознательные из своих пятнадцати лет годы.
Он бездарно пропустил все походы одноклассников за город или в соседнюю с Московской область. Он отказывался от поездок с друзьями, потому что любой путь мог пройти через лес. Ни одного похода – ни за грибами, ни за ягодами, которые, как известно, растут именно в лесах.
Его пытались переучить: когда-то в детстве повезли на какую-то базу, в какой-то лагерь в лесу, но всё закончилось такой истерикой, что его отец спешно развернул машину и поехал обратно.
Лес для него был таинственным и опасным местом, непостижимым для ума человеческого творением, в котором человека ждёт страшная встреча с каким-то другим миром, неумолимая бессловесная сила, самый настоящий фильм-ужастик.
– Я понимаю, можно бояться воды, – говорил отец. – Я понимаю, можно бояться соседей, хулиганов, машин, собак, электричества, войны, стоматолога, бандитов… – он немного вздрогнул и замолк на какое-то время. – Можно бояться высоты, молнии, милиции, налогового инспектора, потери работы… Но бояться просто леса… Почему?..
Этот вопрос повисал в воздухе, и Павлику казалось, что он задан не совсем риторически.
Да, непостижимо, но ничего не поделаешь. Бывают разные фобии, от них можно избавляться, если хватит сил пройти специальное лечение со специальным доктором, который незаметно для тебя самого проникнет тебе под кожу, в твоё подсознание, и будет царапать его острым скальпелем психоанализа. Может быть, он сам не хочет от этого избавиться? Этих разговоров родителей, родственников и каких-то их знакомых врачей-психологов он наслушался достаточно.
И так постепенно превращаясь в какую-то дополнительную комплектующую деталь к своему компьютеру, в котором ему было легче и спокойнее, он приучил всех к этому статус-кво, к этому странному порядку, что так уж есть и так будет всегда, что он вот такой ребенок – чудо природы, вернее – чудо урбанизированного мира, асфальтовых джунглей с их высокими трубами, высоковольтными линиями и высокоинтеллектуальными электронными приборами.
Сейчас он был ростом почти с отца, но всё равно мог закатить истерику как в детстве, если бы его только попробовали отвести туда, где было много деревьев.
Только с семьей, родителями и их друзьями, которым недуг Павла был известен, он выезжал куда-нибудь на реку, на озёра, туда, где лес был не вокруг и не главным в окружающем пространстве. А выезды эти случались время от времени, и от них некуда было деться,
