— Ты дурак? — повисает в воздухе совсем иной, нежели тот, на который Миша рассчитывал, ответ. — Ты о дочери лучше подумай, как она потом после этого будет жить в Городке?
Пропасть между сыном и отцом устрашающе быстро ширится в тишине. Как никогда она сейчас глубока и ощутима.
На поддержку отца в этом вопросе Мишка в принципе не рассчитывал, просто выстрелив на удачу, но отказ, даже ожидаемый, есть отказ, есть еще один повод признать отца самодуром.
Никита Михайлович же, размышляя, щурит глаза в кромку между ало-фиолетовым небом и черным нагромождением Городочного горизонта, признает себе, что — «не в ту сторону разговор с сыном двинулся, а жаль».
«Жаль, что он такой избалованный болван, не видящий дальше кончика собственного носа».
— Месть, дело хорошее, — наконец негромко и более мирно произносит Никита Михайлович. — И Ритку мы накажем, и с Кампински посчитаемся, но не так. Пиррова победа нам не нужна. Ты же не хочешь, чтобы у тебя не осталось ни дочери, ни карьеры, ничего. И даже те, кого ты считаешь друзьями, отвернулись бы, смеясь над тобой. Ну не глупее же ты Семенова, сын?!
Последний темпераментный вопрос выдает особое волнение Никиты Михайловича. Сравнение двух ситуаций — Мишкиной и столичного главы, чья семейная жизнь также пострадала из-за вероломной Кампински. Всё вместе это видится Никите верным аргументом, а молчание сына слышится немым согласием с его собственными выводами.
— Хорошо, — наконец и вслух подтверждает Миша. — Но что тогда? Как мне иначе ее достать? На всё, кроме Соньки, ей наср… безразлично и не волнует.
Вопрос сына и едва не сорвавшаяся с его языка фамильярность, которая для отца неприемлема в разговорах с детьми, повергают Никиту Михайловича в задумчивость, а потом в некоторое уныние от того, что так быстро, как раньше и как хотелось бы, решение не находится, да и мир в целом, похоже, летит в черту.
— Мир меняется, — нарушает затянувшуюся в размышлении паузу Золотарев-старший. — Словно с ног на голову все повернулось, не разберешь. Девкам карьеру теперь подавай вместо семьи, да и девкой не каждую назвать теперь можно. Таких, как твоя мать и сестра, все меньше, скоро совсем не останется.
Пожимая плечами, Мишка не может понять, зачем обсуждать это здесь, сейчас. Куда важнее найти способ мщения, уничтожения Ритки как личности.
«Да и какая там к черту личность? Один обман и лицемерие».
Вспыхнувшая обида дает Мишке некоторую энергию и хаотично выталкивает мысли, заставляя его озвучивать их, не задумываясь.
— Кстати, я еще хотел с юристом посоветоваться насчет таджички, — размечтавшись и почуяв за этими мечтами свою силу, Мишка поворачивается к отцу. — Квартиру у нее отсудить, а лучше посадить бы ее вообще за мошенничество. Как считаешь?
Второй раз называть сына дураком Никита Михайлович сильно не хочет, хоть это и жжется на языке.
«Сколько лет их связь длилась? Дольше, чем брак с фифой Риткой, и поимела таджичка гораздо больше этой блаженной дурочки. Эта чертова Джамала поимела нас всех вместе с Компанией».
Взвесив прозвучавшие хулиганские предложения, Старший неожиданно для Младшего соглашается.
— А вот это надо продумать. На первый взгляд бредятина, однако имеет разумное зерно. За все те годы наверняка можно накопать кучу нарушений с ее стороны. Давай только сначала вместе покинем больничку, а потом, — Никита даже руки потер, — поквитаемся.
Верит Мишка отцу или нет?
После высказанного предложения Никиты Михайловича на минуту, кажется, оба, отец и сын одновременно задаются этим вопросом, и оба оставляют его без однозначного ответа.
Мысленно повесив табличку «возможно», переходят к последнему, запланированному отцом на этот вечер.
— Пока нас не погнали, — тяжело и нехотя начинает Никита, — я хочу еще услышать твою версию того, что произошло вчера ночью. Оговорюсь… — голос отца понижается в странно подавленный тембр. — Пока ты был без сознания, мне пришлось подтвердить выдумки этих двоих — Исина и Кампински. Карапетян, как врач, дал то же заключение. Никаких заявлений о нападении я делать не стал, не думаю, что и ты будешь.
«Так вот что тебя свалило! — невесело догадывается Мишка, слушая отца. — Кампински и здесь тебя вынудила поступить по ее разумению. Неудивительно, что сердце великого Отца взбунтовалось, отказываясь биться по чужой воле-указке».
— Карапетян с ними заодно, — негромко отвечает Миша, чувствуя в душе гнилую усмешку — «что, отец, не нравится тебе жить под чужую диктовку?», хочет избавиться от нее, но одновременно с этим чувствует легкий привкус отмщения. — «Я всю жизнь так живу, попробуй и ты теперь!».
— Про Арсена я так и подумал, — подозрительно кося на Мишку взглядом, отзывается Никита Михайлович. — Он безобидный, но доверия больше нет. Так что там было между вами той ночью?
— Терпение я потерял, — помолчав, тяжело признается Мишка. — В последнее время вообще всё наперекосяк. Я пытался просчитать, когда это началось, но… — он пожимает плечами, глядит в сумерки прошлого.
— В тот день ближе к вечеру они Соньку мне подкинули, а сами здесь целый заговор устроили. Кампински, Ритка, Исин, таджичка и Карапетяны. Я их с поличным поймал, когда Соньку Ритке привез, а потом стал тайком следить.
Воспоминания последнего вечера поползли слайдами снизу вверх, вызывая приступ больной тошноты и такой дикой злости, от которой всё тело бросило в пот.
— Я поехал к Ритке… поговорить с ней хотел, с Риткой, но увидел их вместе… — срываясь в хрип, будто слова сдавили горло смертельной удавкой, продолжает Мишка. — Они любезничали там в машине прямо при Соньке, суки! Улыбались так друг дружке!
Слушая сбивчиво путанный рассказ сына, Никита, однако, видел, как тот рванул следом за Ольгой, когда Рита и Соня, попрощавшись с последней, пошли к себе, гнал машину по городу, и сердце стучало так, что сбивалось зрение.
— Я бы убил ее наверняка. Просто не видел ничего кроме этой твари, — чуть спокойнее к концу истории рассказывает Мишка. — Не знаю, откуда взялся Исин, но…
— Он поступил как мужик, хоть эти бабенки того и не стоят, — тяжело вздыхает Никита, заканчивая фразу за сына. — Один на один?
Получив подтверждение и замолчав, тяжело перемалывая услышанное, Никита Михайлович признает себе, что примерно так он и представлял, но как жить в этом, вставшем на голову мире, представления он всё еще не имеет.
«Как решить вопрос по-мужски с женщиной, которая является таковой только по паспорту, а по сути… не поймешь уже, кем?».
Заставить заткнуться на том простом основании, что «я мужчина и принимаю решения» невозможно. В споре она не поддастся и не будет после пытаться отыграть все коварством и хитростью (как в принципе свойственно их бабской природе).
— Кампински другая, — не осознавая, что произносит вслух, Никита Михайлович задумчиво скребет гладко выбритый подбородок. — В профессионализме с ней тебе не тягаться… — сболтнув лишнего, Никита наконец уходит в беззвучное подполье — «Соблазнить — боже упаси! Набить морду?.. один уже попытался…».
Пожав плечами, Мишка снова, ссутулившись, молчит и ждет, когда их призовут к отбою. Энергия, посетившая было его всплесками яростной ненависти, уходя, унесла с собой последние жизненные силы, оставив теперь только противную слабость и ноющую боль во всем теле.
