Когда дверь кабинета управляющего решительно распахнулась, половина офиса случайно оказавшихся здесь сотрудников замерли и с разной степенью умения изобразили неодушевленные предметы — кресла, постеры, пальмы в кадках. Самым живым в гробовой тишине показался довольно и где-то даже ехидно урчащий кофейный аппарат, начавший перемалывать зерна, когда Алешин вышел из кабинета, пропустил вперед держащихся за руки Талгата с Джамалой и проследовал за ними, держа дистанцию в полтора шага — конвоир и расстрельная команда в одном лице.
Глядя исключительно перед собой, Талгат и Джамала прошли по коридору, за ними веско и на удивление бесшумно проследовал Сергей Владимирович. Апогеем кофемашина пенной струйкой украсила чей-то капучино.
Во дворе (а весь офис в едином порыве прильнул к окнам, и если бы здание было лодкой, то оно непременно перевернулось бы) известная троица в полном молчании погрузилась в Алешинский автомобиль и отчалила в неизвестном направлении. Звонить Алешину, понятно, никто не осмелился, а вот Никите Михайловичу Золотареву-старшему посыпались звонки и сообщения.
Впав в замешательство от поступающих тревожно-издевательских каких-то новостей, Никита Михайлович размышлял над дурацкой загадкой «московских прощелыг», как в моменты особого душевного волнения с негодованием Никита называл всех понаехавших из столицы специалистов.
— Бардак! Базарный бардак, мать его! — рычал отец-основатель СМУ и Филиала, метал взгляды-молнии в облачное бело-голубой пеной небо и уже готов был бежать из больницы спасать дело рук и жизни своей, как дисплей мобильного телефона его засветился запросом на разговор от Веры Семеновой, а сердце пригрозило намеком на новые неприятности.
— Не волнуйтесь, Бога ради, — заслышав напряженное приветствие в трубке телефона, Вера очаровательно улыбнулась удивленно выгнутым бровям Ольги Кампински, состряпала кокетливый взгляд и отвернулась в крутящемся кресле.
— Ваши сотрудники что-то неправильно поняли. Исин с Джамалой не могли взять Алешина в заложники. Как мы видим по камерам, это он их вывел из здания, а не они его. Хотя, управляющий-террорист это тоже хорошо, но лишь отчасти. Мы все-таки за лояльность и демократию. Успокойтесь, пожалуйста, Никита Михайлович, и успокойте ваших сотрудников. Сергей Владимирович всего лишь предложил не расстреливать нашу влюбленную парочку, а по известному совету приговорить их к взаимной верности минимальным сроком в пять лет. Чьему совету? Владимира Ильича же, конечно… как какого? Ленина-Ульянова…
Расхохотавшись в голос, как не смеялась, наверное, со времен института, Вера стерла слезы, оставила на столе поддакивающий хозяйке частыми гудками мобильный телефон и пожаловалась Ольге.
— Вот грубиян. Трубку бросил.
Оставив машину на парковке у строго здания безликой советской архитектуры, Алешин, Джамала и Исин переместились внутрь здания, где Сергей Владимирович попросил у специально обученной сидящей здесь работницы бланк заявления №7 и два чистых листа формата А4. Разложив добычу на столе перед притихшими, словно нашкодившими детьми Джамалой и Талгатом тихо, но веско произнес:
— И то и другое исключительно по собственному желанию. Либо заявление о вступлении в брак, либо на увольнение сегодняшним числом.
В подтверждение серьезности собственных намерений Сергей Владимирович достал из внутреннего кармана вечное перо, которое использовал только для самых особых виз и резолюций и угрожающе приоткрыл колпачок.
— Хорошо, что у нас паспорта с собой оказались, — позже рассказывала Джамала Ольге, а громкая связь наполняла ее звенящим от волнения голосом кабинет Веры Семеновой. — Мне до сих пор в случившееся не верится, но со следующего понедельника Талгат в официальном отпуске на неделю. В пятницу вечером мы выезжаем к его маме в Уфу, а с восемнадцатого, через неделю с выходными я выхожу на приемную Исина с Ложкиным и в нагрузку еще получаю кураторство над Катенькой из приемной самого Алешина. Совсем она потерялась… что неудивительно.
— Но Исин-то хоть к Алешину теперь перестал тебя ревновать? — переспрашивает Ольга, а Вера давится немым смехом.
— Теперь да, — уверенно отвечает Джамала. — Сергей Владимирович, это же не человек, это явление и стихия в костюме. Знаешь, я даже старшего Золотарева так не боялась, при том, что Алешин и голоса никогда не повышает.
Закончив разговор, Джамала поднялась навстречу Руденко. Сегодня он позвонил и попросил прийти на внеплановое УЗИ, как только Джамала сможет.
Волнуясь, она вслед за врачом шагнула в кабинет, осторожно расположилась на кушетке и попыталась вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы хоть как-то успокоиться.
«Не знаю, как ты рожать собираешься» — скептически хмыкала умудренная троими детьми сестра каждый раз, когда Джамала с волнением рассказывала маме об очередном посещении женского кабинета. На что Джамала отвечала, что рожать теперь придется в любом случае, невзирая на то, соберется она с мыслями и смелостью к решающему моменту или нет. Это звучало несколько фатально и иногда пугало Джамалу еще больше, нежели успокаивало.
«Я вообще слишком пугливая в последнее время стала» — размышляет она, глядит, как Руденко готовит аппарат ультразвукового излучения к работе, затем испуганно оглядывается по сторонам — обычно эту процедуру проводит Мария Николаевна…
— Я сам сегодня, — заметив озирания Джамалы, негромко и как-то по-врачебному мягко уточняет Руденко. — У Марии Николаевны сегодня в записи почти никого нет, и ты мне время не сразу подтвердила.
Между строк и слов звучит — «не держать же зря человека».
Объяснение успокаивает Джамалу. Она согласно лепечет «конечно…», ложится на кушетку. Процедура УЗИ ей нравится, врачу своему, человеку, удивительно сочетающему серьезность с деловой мягкостью, Джамала доверяет почти безгранично.
Руденко не отличается многословностью. Он отлично умеет слушать и еще больше, чем словами, может сказать глазами, внимательным, понимающим взглядом. Сейчас он привычно спокоен, аккуратно наносит на живот Джамалы прозрачный гипоаллергенный гель, затем мягко касается совсем еще плоского живота сканером и легко-легко ведет по покрывшейся мурашками коже чуть вниз, чуть вправо, пока с его губ не срывается задумчивое:
— Вот теперь точно. Как я и подозревал.
Он поворачивает монитор к Джамале и приглашает:
— Посмотри.
***
Саида навещала Умара, когда ему позвонила Джамала и сказала, что она в больничном городке, но его навестить не сможет, потому что… дальше он так и не понял почему, поднял на Саиду задумчивый взгляд и озадаченно произнес:
— Странный у Джамалы голос…
Он и договорить не успел, как Саида выпорхнула из палаты, оставив в закрутившимся вслед ее неимоверной скорости воздухе несколько слов — «никуда не уходи!».
Она не шутила, хотя такая фраза, брошенная человеку с переломом обеих ног, могла бы показаться скорее издевательской, чем шутливой. Саида никогда никого не хотела обидеть специально. К сожалению, она просто не всегда могла сформулировать мысль доступными и не обидными для окружающих людей фразами.
Пробежав через тихий больничный городок, девушка миновала корпус кардиологии, прошла мимо родильного дома и остановилась у отделения «женской консультации». Как правильно называется это отделение Саида не знает, но так величают его и мама, и сестры.
«Впрочем, не все ли равно, как обозвать отдел, следящий за здоровьем беременных женщин?» — в большей степени раздумывая о том, позвонить или нет Джамале, Саида стоит недалеко от стеклянной двери поликлиники, вертит в руках телефон и забивает нерешительность какими-то глупыми и бессмысленными образами.
