Джамала появилась в дверях в тот момент, когда Саида с серьезной решительностью двинулась вперед — она намеревалась подойти к первоисточнику, тому самому серьезному врачу с внимательным взглядом, и прояснить все непонятные моменты, но сестра вновь неожиданно сломала хорошо продуманный план.
— Ты? — остановившись в шаге друг от друга, сестры молча скрестили взгляды. Саида всегда видела в Джамале некий трамплин, с которого сама могла бы неплохо взлететь вверх, будь та немного мягче и сговорчивее, и нынешняя внезапная встреча не стала исключением. Джамала же видела сейчас в Саиде только маленькую и еще не рожденную, но уже убийцу.
— Умар сказал, что у тебя был странный голос, — наконец произносит младшая. Лицо ее из решительного сначала становится удивленным, а затем и вовсе скептическим. — Я побежала узнать, не нужна ли тебе моя помощь, но теперь абсолютно точно вижу, что вряд ли.
Джамала молчала. В другое время она уже ответила бы что-то колкое, язвительное или просто высокомерное, но сегодня/сейчас она почему-то молчала.
Саида неуверенно облизала губы. Ей вдруг стало страшно и не по себе, словно не Джамала перед ней, а «чужой». Что ждать от нее такой, Саида не знает.
Поправив волосы, Джамала наконец снимается места, подходит к сестре.
— Как Умар? — одинаково нейтрально звучат ее вопрос и голос. — Ты домой?
Из кармана широкой юбки Джамала достает мелкие деньги, бросает на них взгляд — она всегда так делает, когда собирается заплатить за сестру в маршрутке. Что-то странное в ней изменилось именно сейчас — две секунды назад, когда она стояла чуть поодаль и смотрела на Саиду. О чем она думала?!
— А… ты? — неуверенно переспрашивает Саида. — К нам?
Джамала кладет деньги обратно и отрицательно качает головой.
— Не сейчас и вряд ли сегодня.
— Что случилось? — порывисто, как может лишь она, Саида берет Джамалу за запястье. Та невольно морщится:
— Ну и хватка у тебя! — а потом сама берет сестру за руку и очень странно, молча смотрит. Так странно, что Саида уже готова сорваться с места и бежать, не разбирая дороги.
— У меня двойня, — тихо произносит Джамала, и эти слова звучат кодом к шлюзу, скрывавшему всё невысказанное с обеих сторон.
========== Часть 15 ==========
«Солнышко, мне нужно тебе сказать…» — срывается мысль, мысленный внутренний голос отказывается озвучивать заезженно-скучные слова. Рита в изнеможении поднимает очи к небу, а затем нервно складывает руки на груди и отворачивается от окна, бессчетное количество лет глядящее во двор-колодец.
«Ну какая она, нафиг, солнышко? Это во-первых, а во-вторых — как сообщить Ольге о неминуемом решении Дианы Рудольфовны? Как самой пережить эту… дилемму? Ситуацию? Это неопределенное, непонятное и тем невыносимое… что-то».
Промучившись вопросом уже почти целые сутки, Рита так и не нашла ни выхода, ни ответа, только зациклилась на единственной, не факт что верной и точно не самой оптимистической мысли: — «Я что, должна сделать выбор? Встреча с дочкой или с любимой?».
— Встретиться вместе? — от произношения вслух смысл данного решения не кажется Рите вернее, чем, возможно, есть. — Поговорить, наконец… — закусив губу, она отправляет взгляд в пустоту неизвестности. — О чем нам всем нужно наконец поговорить? Да и за тем ли они приезжают?
Такое чувство, будто в едва уловимом на слух бытовом фоне, привычно не замечаемом и условно зовущимся тишиной, еще более беззвучно линяет реальность, становясь…
Помолчав, Рита растерянно пожимает плечами на вопрос собственного подсознания: — «Чем становясь? Иной реальностью? Или настоящей?».
Праздничная мишура, нереально яркие краски последних дней теперь кажутся Рите обертками из папиросной бумаги, такой, что расползается в руках от даже мимолетного соприкосновения с влагой.
В тишине и одиночестве сквозь обрывки сумасшедшего былого праздника Правда несмело смотрит Рите в глаза, словно просит не врать себе больше, и сама боится собственной просьбы, боится быть изгнанной.
Глядя на лежащий на кухонном столе телефон, Рита борется с желанием выключить его совсем.
— Мама хочет разведать, как я живу. Сравнить с тем, как жила и перспективой будущего, — негромко, задумчиво произносит Рита тишине ободранной питерской кухни. — Здесь всё понятно, не ново и в общем-то правильно, а потому предсказуемо. Ольга?
Следующий вопрос заставляет Ритин взгляд метнуться к темнеющему проему двери, словно в его периметре уже светлеет милая взгляду и сердцу фигура.
— Она хочет провести со мной время, — едва слышно отвечает себе и фигуре темноволосая женщина. — Провести время?
В ответ на последний вопрос густеет кровь, становится жарче — тело сейчас самый очевидный ответчик.
— Она. Хочет, — раздельно произносит Рита и слабо улыбается вечеру. — Прямо неконтролируемая правда.
Неуверенность прошивает сквозняками ее эту полуулыбку.
На некоторое время Рита в безмыслии замирает, словно выключается из физической составляющей осязаемого мира и переходит в мир иной какой-то физики, а всё, что еще долю секунды назад составляло привычную (не стану спорить о правильности) реальность — воздух, дома, время, — незаметно и беззвучно распадается на элементарные частицы и складывается заново в иные образы. По лекалам памяти мгновенно создаются та же квартира и тот же воздух, но качественно иные — словно идеальные. Они уже прожиты Ритой и Ольгой — они остались в их личной истории, словно код, записанный в стволовую клетку. Тепло — вирусом или живительной силой тихо горящее с недавних пор, светящееся древним, как сама вселенная, определением «любовь».
Произнеся про себя затертое столетиями слово, Рита медленно возвращается в обычный квартирный мир, тихо вздыхает.
— Наша великая литература приучила считать любовью что-то возвышенное и не менее эпохальное, чем она сама — огромное пыльное собрание записанных страданий живших когда-то классиков, преимущественно мужчин.
— Любовь — это обязательно жертвы, — вскинув подбородок, Рита мстительно сужает глаза, но еще сама не понимает, кому она собирается мстить и с кем спорит сейчас.
— Моя любовь не желает жертв. Она просто есть. Просто живет и дышит Ольгой, пропитавшей всю меня своим сознанием жизни. Впрочем…
— Слишком сложно… — зазвонивший внезапно телефон заставил Риту нервно вздрогнуть (едва не подпрыгнуть на месте), выпрыгнуть из сонма личных расплывчатых философских определений.
Они договорились, что Ольга перезвонит, едва доберется до квартиры, и с некоторым недоумением Рита считывает теперь иное имя вызывающего, словно никто кроме Ольги и не мог бы сейчас ей позвонить.
Произнося «алло», Рита невольно окрашивает слово в тень удивления.
— Да. Привет, — по-деловому отвечает голос Манниковой с фоном, характерным для громкой связи в движущемся автомобиле. Словно натянутый часопиковым движением воздух Невского проспекта внезапно дал трещину, и из нее в бытовую тишь Ритиной кухни посыпалась суета.
— Извини, что беспокою, — явно на ходу продолжает Манникова, — но я лопух и перепутала флешки вчера. Ты не смотрела материалы, которые я тебе скидывала?
Динамика слов в параллельно стремительно пролетающей реальности Манниковой буквально требуют от Риты той же скорости. Но последней крайне неловко признаться, что ничего она еще не смотрела, и соврать быстро тоже не получается.
