с ним, держась за его руку, и слушала. Он впервые так… свободно говорил об этом.
– Я много пел и играл… раньше, там, – он всё-таки избегал слова «Палас», – Но это всё было по-другому, не так. Я не знаю, как сказать, но… но это было тоже как в насмешку, в обиду. Мы не были людьми для них. Пели, танцевали для них, не для себя, а здесь… мне самому хорошо было. Женя, тебе понравилось?
– Да. Ты очень хорошо пел, – Женя мягко сжала его локоть. – А про звезду ты откуда знаешь?
– От Андрея, – Эркин перешёл на русский. – Всё, что я по-русски знаю, я знаю от Андрея. А чему там учили… Этого здесь не надо, нельзя, – и опять по-английски: – Я только Шекспира для себя пел. Женя, я… я сам придумал, ну, музыку. И пел. А когда спрашивали, врал, что надзиратель в питомнике научил. Знаешь, я слов толком не понимал, ну, настоящего смысла, просто, мне… даже не знаю, как сказать, мне было приятно их петь. Не то, что те…
Женя задумчиво кивала. Эркин поправил Алису и негромко смущённо спросил по-русски:
– Женя, тебе… тебе ничего, что я говорю об этом?
– Нет, что ты, Эркин. Всё хорошо. Всё правильно.
– Ты устала? Совсем немного осталось. Или, – Эркин засмеялся, – Женя, давай, я и тебя понесу, а?
– Ты с ума сошёл, – засмеялась Женя. – Вон уже «Корабль» виден. Смотри, ни одного окна не светится.
– Да. Поздно уже.
Тёмная громада дома, почти сливавшаяся с чёрным небом, наплывала на них. В подъезде, на лестнице, в коридоре – сонная тишина. Женя открыла их дверь, и они вошли в свою квартиру, полную не пугающей, а ожидающей темнотой.
Женя включила свет, и Эркин, пока она раздевалась, стал раскутывать Алису. Та покорно крутилась под его руками, не открывая глаз.
– Ну, надо же, как спит, – засмеялась Женя, уводя её в уборную. – Раздевайся, милый, мы мигом.
Эркин не спеша снял и повесил полушубок, ушанку, смотал с шеи шарф, разулся. Он раздевался медленно, словно смаковал каждое движение. А хорошие брюки, совсем в бурках не помялись.
– Эркин, – Женя уже вела Алису в её комнату, – ты рубашку в грязное кидай.
– Мм, – промычал он в ответ.
Его охватила такая блаженная истома, что не хотелось ни говорить, ни двигаться. И он как-то бестолково помотался между спальней и ванной, раздеваясь и раскладывая свои вещи. А как лёг, и сам не понял. Но вдруг ощутил, что он уже лежит в постели, под одеялом, и Женя рядом.
– Женя, – по-детски жалобно позвал он, – я же не пьяный?
– Нет, – засмеялась Женя, целуя его в щёку. – Спи, милый.
– Ага-а, – протяжно согласился Эркин, вытягиваясь рядом с Женей так, чтобы касаться её всем телом.
Так он ещё никогда не уставал, какая-то странная, приятная усталость. Пел, танцевал… всё тело гудит. Как же ему было хорошо, как… как никогда. Выходные, праздники, а теперь это… у Жени день рождения в марте, и они сделают такой же праздник. И даже лучше. Он улыбнулся, окончательно засыпая.
Пятьдесят девятая тетрадь
Американская Федерация
Алабама
Прошедшие дожди смыли остатки январской ледяной корки, и машина шла хорошо, на уверенной сцепке с дорогой. Конечно, через дамбы будет короче, но дамбам хана, все так говорят, и проверять неохота.
Чак вёл машину играючи, хвастаясь своим умением перед самим собой. Всё у него хорошо, всё тип-топ. Только в дороге, оставшись в одиночестве, точно зная, что никто его не увидит, он давал себе волю. Ведь никому о такой удаче не расскажешь, да и некому рассказывать. И незачем. А вспомнить приятно…
…После той старухи он с неделю помотался по округе то с Бредли, то с Фредди, а потом Бредли позвал его в свой кабинет. Он думал, что для очередного недельного расчёта, и пошёл спокойно. А ему предложили прочесть и, если согласен, подписать. Контракт?! Он прочитал, не поверил себе и перечитал ещё раз. Шофёр и автомеханик на еженедельной оплате. Неустойка с инициатора разрыва… двухнедельный заработок… ничего, нормально… срок… до Рождества… тоже, как у всех…
Фредди на этот раз сидел не у двери, а рядом с Бредли, смотрел, как всегда, в упор светло-прозрачными глазами.
Он взял лежавшую на столе ручку и подписал. Дурак он, что ли…
…Чак улыбнулся. Ну вот, теперь всё в порядке. Конечно, ухо надо востро держать, Фредди – он Фредди и есть, нарваться ничего не стоит, а расчёт тут короткий будет. Это купленного раба поберегут, пока он свою цену не окупит, а с нанятым церемониться не будут. Но всё равно – повезло.
Не снимая рук с руля, Чак покосился на лежавшую рядом карту. Всё точно. До города ещё десять минут, не больше. Фирма «Орион», забрать три ящика и отвезти в Гатрингс, фирма «Гермес». Через весь штат, считай, бросок. И надо управиться засветло, ночь ему на возвращение в Колумбию, там машину в гараж, помыть, убрать и сутки на отдых, как положено. Что-что, а законы по труду Бредли блюдёт. Даже смешно. Зачем ему это? Но…
Чак вписал машину в поворот. Но не суй нос в чужие дела, целее будешь. После той ночи Бредли с Фредди ещё пару раз уезжали поздно вечером и возвращались к рассвету. И он находил машину утром вымытой и целенькой. И любопытствовать не смел. А ещё через неделю, да, в самом конце января, Бредли сказал ему, что с утра они едут в Колумбию, и, хотя он ни о чём не спросил, сам сказал:
– Вещи бери с собой.
– Все, сэр? – решился он всё-таки уточнить.
– Тебе жить, сам и решай, – усмехнулся Бредли.
И он понял. Что ж, всё складывалось совсем даже не плохо. И в Цветном, когда ты с деньгами, можно устроиться. Платит Бредли хорошо, да ещё ссуда лежит, считай, нетронутая. Мог бы и дом купить, но не рискнул. Вбухать все деньги, а случись что… да что угодно может быть, а тогда… Дом в карман не положишь. А вот хорошая меблирашка… это как раз то, что ему нужно. Холл, спальня, крохотная кухонька и душевая выгородка. Всё, что надо. И плата по карману. Нет, всё сейчас хорошо, и… и лучше не надо. Погонишься за лучшим – упустишь хорошее. И работа по силам. Привезти, увезти… Ага, вот и «Орион».
Чак остановил машину у подъезда и спокойным уверенным шагом вошёл в светлый и явно только что отремонтированный пустой холл. Навстречу ему сразу из внутренней двери
