того, что магазин закроют.
– Нет, ну он вообще-то, оказывается, мастак на чужой шее в рай въезжать, – матюгнувшись,
поминает Багров уважаемого соседа и, наконец, идёт к вожжам.
Сделав на конце вожжей петлю, он потом долго ходит за тёлкой по всему огороду. Тёлка,
застоявшаяся у забора, козлит, высоко подкидывая задние ноги. Большой и прямой Никита ловит
её как-то сонно и не всерьёз, несмотря на внешнюю расторопность. Но не до вечера же за ней вот
так ходить. Роман предлагает загнать тёлку во двор. Но и там Никита не становится решительней.
И тут всё выходит как-то неожиданно. Он почти невзначай тихонько хлопает тёлку по спине и та,
мгновенно успокоившись, прислушивается.
– Ну, куда же ты, соседка, убегаешь-то? – ласково приговаривает Никита. – Ведь всё равно
никуда не убежишь…
Он приближается к самой её голове. Тёлка, косясь большими шарами глаз, подаётся в сторонку.
– Юлька, Юлька, – уговаривая, бормочет Никита.
Роману становится не по себе. Этой тёлке: лохматой, белой, с большими красными пятнами на
боках, почему-то очень хорошо подходит эта кличка. Даже сосед знает, как её кличут. «Сначала мы
даём животным человеческие имена, – с досадой думает Роман о том же, – а потом режем их и
пытаемся не жалеть».
Успокоенная Юлька даёт накинуть петлю на свои ещё небольшие рожки. Забойщикам можно
приступить к основному. Тут звякает щеколда, и Матвей, появившийся в воротах, даже сплёвывает
от досады – не мог прийти на пять минут позже, чтобы заняться делом уже более спокойным:
снимать шкуру, потрошить, разделывать тушу. А тут его тёлка ещё стоит как ни в чём не бывало и
смотрит спокойными влажными глазами. Что ж, придётся помогать. Никита, держась за вожжи,
затянутые на рожки, кивает Матвею на топор, обухом которого нужно оглоушить Юльку.
– Не-е, давай-ка лучше ты бей, – нерешительно говорит хозяин.
– Тогда ты будешь резать.
– Нет, давай и режь ты…
– Да ты что, совсем уже! – кричит Багров.
– Так ведь животинка-то своя, – виновато бормочет Матвей.
316
Но делать нечего, Матвей понимает, что тут он, пожалуй, и в самом деле слишком много
перекладывает на соседа. Романа они в расчёт не берут, жалеют – молод ещё. С минуту
поколебавшись, Матвей берёт топор. Подходит к тёлке, ощупывает её лоб, отыскивает нужное
место, набирает в грудь воздуха, размахивается, бьёт. Звук выходит глухой и мягкий. Телка,
вздрогнув, остаётся на ногах, пятится, очумело мотая головой, глядя на заботливого хозяина с
топором.
– Да бей ты сильнее! – вдруг не выдерживает Роман, исказившись от жалости.
Матвей бьёт ещё раз, уже основательней. Тёлка обрушивается на землю. Никита падает на
колено, режет горло. Яркая, почти бурая кровь с пеной хлещет из прорезанной щели. Матвей
хватает ковш, подставляет его под струю и, набрав до краёв, переливает в ведро. Но тёлка вдруг
отходит, бьётся, пытается вскочить. Матвей, бросив ковш, хватает топор и бьёт ещё. Телка
замирает, но лишь на время… Всего Матвею приходится бить пять раз.
– Вот змеёвка так змеёвка, – говорит он после очередного удара, разжигая в себе злость и
решимость, – как я с ней летом-то намучился. Гнал на ветучасток, прививку ей поставить, а она всё
в сторону да в сторону. Гоняю её, гоняю, а она постоит, отдышится, да опять в сторону. Ох, и
намаялся я тогда…
– Вот она и мстит тебе теперь, – поддерживая его, пытается шутить Никита.
Наконец по телу животного пробегает судорога. Проверяя, Матвей сильно пинает тёлку носком
сапога в хребёт.
– Всё, – заключает он.
– Замучили, – с облегчением говорит Роман.
– Это ещё что, – оправдываясь, вспоминает Матвей, – вот я видел, как один цыган кобылу
колол… Свалил её на землю, перерезал горло перочинным ножичком и сидит баночкой кровь
отчерпывает. А кобыла лежит живая и на него глазами косит, наблюдает. Меня тогда прямо ужас
взял.
– А ты не видел, как Илюха Хромой овец режет? – добавляет Никита. – Грудную клетку откроет
ножом, руку туда засунет, схватит сердце и остановит прямо рукой… Тогда, говорит, вся кровь в
мясе остаётся. А мне так с кровью-то и не нравится…
Тёлку укладывают в какое-то неестественное положение ногами вверх, подложив под лопатки
поленья, начинают снимать шкуру. Роман вспарывает кожу с ноги на грудь, надрезает сустав,
выпустив из него тёплую и прозрачную, как жидкий хрусталь, жидкость, переламывает сустав и тут
ему снова становится не по себе. Главные забойщики работают не спеша, словно привыкая к
новому качеству животного, а он торопится: только что видел тёлку на ногах и вот вместо одной из
этих ног – белый сустав. Многие мужики любят работать медленно и основательно, но одно дело,
когда они, скажем, плотничают и совсем другое – когда забивают животину. Последняя
медлительность чем-то похожа на нехотение, на не радость от дела – на вину.
Уже помогая разделывать тушу, Роман всё не может забыть, как Матвей сказал, что с
удовольствием зарезал бы того гада, который кормил трупами свиней. Но в этом-то забое Матвей
не более решителен, чем Багров. Что же, выходит, убить человека ему проще, чем тёлку? «А мне
было бы как? Я бы смог? – вдруг задумывается Роман, тут же удивляясь сам себе. – Зачем
спрашивать себя о таком? Где и когда это может пригодиться?» Врасплох застигнутый
неожиданными вопросами, Роман на какие-то секунды замирает в полунаклоне. Потом, распрямив
спину и глядя вдаль на хмурые сегодня сопки, стоит с ножом в окровавленной руке. «Господи, да о
чём это я? – думает он. – Ведь я же Справедливый!» И, как обычно, от осознания своего
настоящего имени, он чувствует полную самодостаточность души и скрип невидимой крахмальной,
рыцарской рубашки на плечах.
Всё это время Катерина, так решительно подбодрявшая мужиков, сидит, не высовываясь, в
доме. Уже с утра она ходила по дворам, отворачиваясь в сторону, чтобы не увидеть случайно свою
любимую пеструху Юльку.
Во время разделки туши к Никите с какими-то вопросами приходит его жена Анна, но он, не
дослушав, рассерженно прогоняет её.
После тёлки забойщики отправляются к Багровым забивать бычка. Остаётся треть дела, и пора
уж подумать о столе. Теперь, пока мужчины забивают бычка, женщины – Катерина и Анна –
должны нажарить свежего мяса в доме Матвеевых.
Бычок Никиты, с утра привязанный за рога к забору, не кормлен и не поен. Его решают вывести
в огород, чтобы потом ближе носить мясо. Проходя мимо только что напоенной коровы, жующей
сено у кормушки, оголодавший бычок выхватывает пучок, рассыпая сухие травинки. От сена он
уходить не хочет, упирается и его выталкивают и вытягивают за рога минуты две, но ударить или
