тех пор, как очнулся, Сайрус больше не был прежним. Теперь вот и Джим совсем как Колченогий Сайрус с его вишнёвыми костылями…
Но, собравшись с духом и попробовав разок, мальчик понял, что костыли поддерживают его, с ними куда легче двигаться – в общем, полезная штука, а вовсе не страшная.
Он снова упал и снова поднялся, шатаясь уже чуть меньше, чем в прошлый раз, и тут в его голове внезапно зародилось ужасное подозрение: а что, если хвороба, ослабившая его тело, заставившая вылезти волосы и почернеть зубы, поразила и всю его семью? Что, если мама, папаша, Патрик, Джейн, Дэниэл, Джоанна, Кэти и Тимоти умерли и он остался последним, как это случилось с мистером Киннафейгом?
Джим упал в последний раз, больше от опустошённости, вызванной этой мыслью, чем из-за того, что на самом деле потерял равновесие. Но на этот раз не стал подниматься, а горько расплакался.
Уоррен тотчас же влетел в комнату и бросился к мальчику, утешающе бормоча:
– Ну-ну, всё не так уж плохо. По правде сказать, ты просто молодец.
Профессор помог ему встать, но, заглянув в глаза, понял, что слёзы вызваны не разочарованием, а чем-то куда более глубоким: взгляд Джима был полон ужаса и растерянности.
Уоррен обнял его, удивившись, как столь непривычный для него жест вдруг показался ему в этой ситуации самым простым и естественным.
И Джим обнял его в ответ, отчаянно вцепившись в человека, который, как он, наверное, только сейчас начал понимать, был единственным, что у него ещё оставалось в жизни.
Той ночью пошёл дождь, в какой-то момент обернувшийся грозой.
Уоррен никак не мог уснуть. Чердак его разума был наконец освещен, и профессор обнаружил, сколь многое до сих пор скрывалось во мраке.
Теперь, когда он увидел всё это, совершенно ясно разглядел скопившуюся по углам заплесневевшую рухлядь, притворяться стало невозможно.
Теперь, когда он увидел это, больше не было места для отговорок, возможности закрыть глаза.
Теперь, когда он увидел это, он всё понял.
Мальчик в соседней комнате, боровшийся с призраками прошлого и страхом будущего, полагался на него – человека, который меньше месяца назад едва не выбросил себя и всю свою жизнь в океан. Уоррен подумал, что вместе с ним и жертвами ядерных взрывов свой конец в волнах нашли бы и Сьюзен с Джеком, а может, и Алекс Тайн, и бог знает кто ещё, включая Джима, ведь, умирая, человек уносит с собой в памяти всех, кого любил, с кем был близок. Хороня себя, он хоронит и то, что их связывало, и мысли, не менее реальные, чем все эти люди, и эмоции, возникшие благодаря им. Впрочем, что касается Джима, Боб отказался бы и от своей нынешней жизни, и от надежды, которую мальчик, возможно, сам того не сознавая, ему подарил.
Принадлежавшие Джеку вещи вопили о своём одиночестве, перекрывая даже раскаты грома, а ветви деревьев, согнутые ветром, колотили в стены, облекая эти вопли в плоть.
Полыхнула синеватая молния, которая сопровождалась столь оглушительным грохотом, что Уоррену показалось, будто над его головой прогремел взрыв. И в её свете в дверях внезапно возник Джим. Он застыл на пороге, вцепившись в косяк и тяжело дыша, словно только что пробежал марафон. Гроза испугала его.
Уоррен подвинулся. Джим проковылял к кровати и, дрожа, свернулся калачиком, прижавшись к боку профессора.
Они долго не разнимали объятий, согреваясь вместе, и каждый чувствовал стук сердца другого. Наконец Джим коснулся небритой щеки Боба нежными, словно крылья мотылька, и холодными, как металл, губами.
«Спокойной ночи», – прошептал Боб, и вещи, напоминавшие ему о Джеке, вдруг умолкли, дав наконец обоим, и мужчине, и ребёнку, возможность уснуть.
Разбудили Уоррена глухие удары, похожие на стук топора. Рядом лежало что-то тёплое: Джим. Приснилось, подумал Боб, поворачиваясь на другой бок. Стук повторился. Гроза закончилась, но что-то – должно быть, сломанная ветка – по-прежнему колотило в стену.
– Боб! – услышал он голос. – Открой уже эту чёртову дверь!
Насколько ему помнилось, ветки говорить не умели. Стараясь не разбудить Джима, спавшего раскинувшись, свесив одну руку с кровати и широко раскрыв рот, Уоррен выскользнул из-под одеяла, прикрыл дверь и спустился по лестнице.
Бет Ларкин придерживала на груди розовый халат, делавший её ещё круглее обычного, если такое вообще было возможно. На щеке отпечаталась подушка, глаза заспанные.
Уоррен взглянул на часы: почти два.
– Бет! Что случилось?
Увидев за её спиной краешек угольно-чёрного, усыпанного звёздами неба, он вздрогнул – от холода или, может, не до конца проснувшись.
– Похоже, кто-то о тебе спрашивал, – сообщила Бет, подтягивая пояс, распустившийся, пока она колотила в дверь.
– Что спрашивал?
– Там Сьюзен звонит. Хочет с тобой поговорить.
– В такой час? С ней всё в порядке?
– Да уж, в порядке. Велела вышвырнуть тебя из постели и пинками гнать к аппарату.
Взгляд Уоррена метнулся к лестнице.
– А как же Джим?
– Спит?
– Вроде да…
– Я с ним посижу.
Уоррен замялся.
– Советую пошевеливаться. Я знаю Сьюзен, и, уверяю тебя, её не стоит заставлять ждать.
– Он в комнате Джека, – кивнул Уоррен, хватая куртку.
– Давай-давай. Я разберусь.
Уоррен, босой и с колотящимся от волнения сердцем, бросился к дому Бет. Дорога, шедшая здесь чуть под уклон, рыдала ему вслед ручьями холодной грязи и мокрых листьев.
– Можно узнать, какого чёрта ты там затеял?
Сьюзен ужасно злилась. Эту дрожь в голосе Уоррен помнил даже чересчур хорошо. Он часто подмечал её, когда Сьюзен возмущалась его отлучками: вечные командировки, а если не командировки, то обязательно надо что-то закончить в лаборатории, – так дрожит натянутая до предела, готовая вот-вот лопнуть струна. Нет, Сьюзен не просто злилась: она была в ярости. Наверное, сказал себе Боб, узнала о Джиме. Но чего ради звонить посреди ночи? Только для того, чтобы его разбудить? И зачем беспокоить Бет?
Но ответить Уоррен не успел: Сьюзен бурлила, как река в половодье.
– В мой дом вломились! – выкрикнула она.
– Вломились?
– Всё здесь перевернули, везде порылись, понимаешь ты или нет? В моём доме! В моей гостиной, в моей спальне!
Уоррен подумал, что не так давно это была их спальня, но теперь она, вне всякого сомнения, принадлежала Сьюзен, и та не жалела притяжательных местоимений, чтобы напомнить ему об этом.
– Воры?..
– Какие воры? Ребята в костюмах и при галстуках! Ничего не напоминает?
Уоррен смутился.
– Тебя не тронули?
– Конечно нет! На их счастье, меня не оказалось дома, не то вылетели бы в одну секунду! Мисс Фостер их видела. Сказала, что позвонит в полицию, но есть у меня ощущение, что они сами из полиции или чего-то в этом роде. Так ведь, профессор?
– Клянусь, я не понимаю, о чём ты говоришь.
– Я говорю, – Сьюзен сделала паузу, явно давая понять, что её терпение на исходе, – эти люди приходили не просто так. Эти ребята искали тебя или что-то с тобой связанное. Теперь понятно?
Да, Уоррен теперь понял: в его
