Мы все вышли через задние двери на затененную террасу, где уже накрывали обед. Джим сказал, что он голоден, но чувствует себя прекрасно. Для меня это был самый счастливейший день в моей жизни, ну а счастье моего друга в тот момент нельзя было уместить ни в одну кастрюлю мира. Последний раз я встречал такого счастливого человека в коридоре своего дома, он выходил из сортира и это был Дядя, сошедший с картинок американского художника 50-х годов прямо на нашу бренную землю и объявивший всем ее жителям тоном нового мессии, что сегодня в 10.45 утра среднеамериканского времени он, наконец, разрешился от мучавшего его последние две недели запора. И что теперь он абсолютно счастливый человек и готов позволить целовать себя не за двадцать пять центов, как прежде, а всего за гривенник! Неслыханные до сих пор щедроты были обусловлены тем особым вниманием, которое Дядя уделял своему организму и его функционированию. Все дело в том, что Дядя не верил ни гороскопам, ни предсказаниям, ни видам на урожай и прогнозу погоды, ни даже объявлениям в репродуктор. Он доверял только своему организму и дело тут не ограничивалось только предвидением дождя, снега или жары, то есть всем тем, чем и так занимаются большинство стариков. Потому что если всю зиму твердить, что скоро пойдет снег, и хромать при этом на обе ноги, то он рано или поздно пойдет, то ли от безысходности, то ли от того, что уже давно январь. Тут главное не напутать с календарем, а в этой таблице, в отличие от таблицы умножения, мой Дядя ориентировался свободно. Так вот, его тело не ограничивалось только прогнозами погоды, оно ими не заканчивалось — оно ими только начинало. Если Дядя просыпался с утра не в духе, то он до обеда стонал о дожде, а после обеда о засухе. И не важно, что его прогнозы практически никогда не сбывались — Дядю это не останавливало, а тем более его больную фантазию, полностью парализовавшую волю этого без сомнения более хорошего человека, чем о нем говорила вся округа. После Дядиного прогноза погоды шел обычно его же прогноз результатов спортивных матчей. Если кто сегодня с кем играет, Дядя обычно еще мог припомнить, выдавая это за интуицию, в которой многие признавали просто начинающийся склероз, то с результатами, а тем более с их прогнозами было намного хуже. Дело в том, что Дядя абсолютно ничего не смыслил в спорте, но всегда яростно и страстно за кого-нибудь болел. И если некоторым было не важно, за какую команду болеть, то Дяде было абсолютно все равно, за какой болеть спорт. И если к шестидесяти годам он, наконец, научился в сорока случаях из ста стабильно отличать футбол от соккера, бейсбол от баскетбола, а биатлон от документальных фильмов об альпинистах, то с новыми видами спорта, а новыми они переставали становиться только после второй сотни просмотров, была просто беда. А этот его бешеный крик: «Я всегда знал, что в НХЛ сидят одни ворюги и что они рано или поздно доиграются — пойдите, гляньте, у них отключили свет за неуплату, растаял весь лед и парни теперь ныряют и пытаются достать шайбу», — так Дядя познакомился с водным поло. Теперь вы понимаете, почему в нашей семье просмотр спортивных трансляций был национальной трагедией местного масштаба, а для отражения Дядиных прогнозов на матч требовалась бегущая строка, как на нью-йоркской фондовой бирже, да и там котировки менялись медленнее, чем заявки Дяди на окончательный счет.
Главной же точкой приложения предсказательного дядиного организма являлась политика. Тут было точно так же, как со спортом, но только совсем наоборот. Спорт Дядя просто любил, как любят женщин — до беспамятства, до упора, ничего толком в них не понимая и особо не отличая их одну от другой. Политика же была его судьбой. Он прожил изумительную жизнь, полную самых горячих политических событий, баталий и интриг, на старом вельветовом диване бежевого цвета в гостиной тетушки Джинджер. О политике он знал все! Внешней, внутренней, национальной, региональной — политике любого государства. Он знал всех политических лидеров, почивших и потчующих, или тех, которые еще не выдвинулись в первые ряды, но Дядя уже знал, что в скором будущем их подхватит стремительный поток событий и понесет на гребне, в пене, окурках, мусоре и дерьме канализационных стоков, именуемых одним емким словом — «политика»! Правда, Дядя не мог правильно запомнить, ни тем паче написать, ни одного имени из всей этой когорты общественных пиявок, но это не мешало быть ему очень крупным политическим консультантом нашего города. Дядя знал всех политических деятелей Соединенных Штатов и не только с крупных банкнот, как некоторые. Он мог сразу, навскидку, ответить, кто из сенаторов голосовал против принятия билля о…, но благородно, никогда не применял эти смертельные знания в борьбе со своими оппонентами в его бесчисленных пари.
Дядя знал о политике все благодаря двум вещам: прошлое и настоящее он изучал по пожизненной подписке и подшивке на «Вашингтон пост», а политическое будущее планеты он познавал, прислушиваясь к своему предсказательному организму. И тот его ни разу не подвел. Если бы на политические события принимали ставки букмекерские конторы, желательно на ближайшем ипподроме, то я писал бы эти строчки не только золотым пером, но и золотой ручкой, а помогал бы водить мне ее Хэмингуэй или хотя бы Сэлинджер — это уже на мой выбор. Дядя в своих политических прогнозах был настолько точен, как будто, по его собственным словам, бил воробьев прямо в глаз![2] Дело все в том, что, то ли опытным путем, то ли пользуясь знаниями, полученными свыше или просто с помощью своей трансцендентной интуиции, Дядя мог, прислушиваясь к жизнедеятельности своего организма, выдавать стопроцентно точное политическое предречение. Сам Дядя утверждал, что этот дар ему был заложен инопланетянами, когда они выкрадывали его в детстве и проводили над ним опыты.
По версии же тетушки Джинджер, покойный батюшка Дяди (будем звать его Папа, раз уж он произвел нам на свет Дядю), чтобы как-то вталдычить своему непутевому сынку хоть какие-то знания, старался совмещать предметы обучения для более краткого, но в то же время достаточного образного образования, плоды которого весь Бриджтаун пожинает до сих пор. Так вот однажды Папа написал Дяде, на плакате, изображающем внутреннее устройство человека, название основных стран на всех органах, чтобы было легче запомнить. Как продолжает свидетельствовать миссис Джонсон, это единственное знание, крепко усвоенное ее мужем за весь период его пустопорожней жизни, не считая, конечно, умения поднимать обруч на унитазе перед отправлением малой нужды, но это уже была целиком ее заслуга. Дядя категорически отрицал эту версию, что-то талдыча о разбитых скрижалях и ветхих заветах, неизменно получая скалкой от тетушки Джинджер по своим различным странам, не разбираясь ни в географии, ни в геополитике.
Я теперь уже не помню точное соответствие стран Дядиным органам, тем более, что у меня есть подозрение, что некоторые из них периодически мигрировали с места на место, но это их внутреннее политическое дело, главное, что это никак не отражалось на качестве прогнозов моего обожаемого родственника. Вот очень краткий и примерный список:
Голова — ну это, естественно, США. Мозг — это Канзас, причем левая доля досталась целиком Бриджтауну.
Сердце — это Великобритания. Без комментариев. Венозная система, опутывавшая когда-то весь организм, и не только Дядин, сейчас работает крайне плохо — у Дяди из-за этих «чертовых англичан» развился тромбофлебит.
Печень — Германия и ее гусиный паштет.
Почки — это Франция. Я сначала думал, что все дело тут в каких-то особых французских кулинарных рецептах их приготовления, но оказалось, что нет, потому что, когда в 1964 году у Дяди выходил здоровенный камень из почки, он кричал из своей спальни: «Когда же эта сволочь де Голль отдаст им, наконец, Алжир?»
Желудок, а затем живот, и еще позже пузо — Китай. «Потому что жрут много» — (с) Дядя. Хотя если бы он отказывался хотя бы от половины того, что он сам сжирает (извините за бранное слово, но другого — точнее — не подобрать, тем более вы не видели Дядю за столом во время обеда), то как минимум в одной из китайских провинций многие могли бы позволить себе завести второго ребенка.
Дальше. Дяде почему-то взбрело в голову, что рядом с островом Родос обязательно есть остров Фаллос, поэтому где у него болтается Греция, вы и так можете догадаться.
СССР — система пищеварения, кишечник, граничащая с Китаем с одной стороны, очень длинная по протяженности и заканчивающаяся соответствующим местом. Поэтому когда у Дяди начался Великий Запор, а потом Великий Незапор, то он долго не мог понять, к чему бы это? Это случилось как раз после нашей знаменательной встречи в коридоре недалеко от уборной. А когда через несколько дней по телику передали, что из СССР стали выпускать эмигрантов, Дядя хлопнул себя по голове, целясь в Алабаму, потому что это было, наверное, единственное послание Космоса человечеству, которое он не смог вовремя и правильно расшифровать.
