Дальше. Дяде почему-то взбрело в голову, что рядом с островом Родос обязательно есть остров Фаллос, поэтому где у него болтается Греция, вы и так можете догадаться.
СССР — система пищеварения, кишечник, граничащая с Китаем с одной стороны, очень длинная по протяженности и заканчивающаяся соответствующим местом. Поэтому когда у Дяди начался Великий Запор, а потом Великий Незапор, то он долго не мог понять, к чему бы это? Это случилось как раз после нашей знаменательной встречи в коридоре недалеко от уборной. А когда через несколько дней по телику передали, что из СССР стали выпускать эмигрантов, Дядя хлопнул себя по голове, целясь в Алабаму, потому что это было, наверное, единственное послание Космоса человечеству, которое он не смог вовремя и правильно расшифровать.
А сегодня я во второй раз встретил человека с почти таким же счастливым лицом, как тогда было у Дяди. Это был Джим. Я хотел конечно же у него спросить, не шалил ли сегодня у него кишечник, но понял, что говорить про проведение параллелей между Джимом и Дядей было бы несколько натянуто даже для мистера Дарвина с его обезьянками — мастера, надо признать, на различного рода притягивания за уши. Джимми, кстати, любил подтрунивать над стариком Чарльзом и над его шестью костями, на которых зиждется вся теория о переходных моделях от «уже не обезьяны» до «пока еще не люди». Хотя и в красивую сказку про образы, подобия и ребра, как вы уже поняли, Джим тоже верил довольно мало. Больше всего он склонялся к теории о внеземном происхождении жизни. Он считал, что в ней достаточно места и для части двух других основных точек зрения, и истина, как зачастую бывает, покоится где-то там, посередине, но где находится эта самая середина, никто толком не знает. Мне Джимова теория тоже нравилась больше всего, я всегда себе живо представлял, как спускаются инопланетяне в скафандрах, быстренько отстреливают самцов горилл из бластеров, а затем начинают гоняться за самками, чтобы умерить свою похоть, взращенную за долгие годы межзвездных путешествий, а заодно и утолить жажду научных экспериментов. Ничего нового — стандартное поведение завоевателей, как после штурма какой-нибудь средневековой крепостенки. Правда, в кино подобные сцены ограничиваются визгами и беготней по узким, засыпанным трупами защитников, улицам всего женского населения павшей крепости от кровожадных захватчиков. Мальчик, если ты еще не растопил печку и все еще читаешь эту вредную книгу, знай — дело беготней не ограничивалось, они их там постоянно догоняли и что-то с ними делали. А что они делали, мы можем рассказать тебе в отдельном письме с картинками, если ты десять раз от руки перепишешь эту книгу, раздашь ее десяти своим друзьям и попросишь их сделать то же самое, распространяя тем самым наш культ дальше. Ну, а потом итальянцы считают, что римляне все наперебой были смуглыми брюнетами, а обезьяны хранят тайну нашего с вами происхождения и ехидно улыбаются с той стороны решетки.
Но сегодня обычно флегматичный до нижнего допустимого деления Джим, лично произошедший, как мы с вами выяснили, от благословенного союза обезьяны и пришельца, излучал соответствующие его положению блаженство, радость и любовь. Вокруг нас принимали пищу и внимали всеми фибрами души эту благодать двенадцать прелестных монашек, будущих последовательниц культа Джима — это уже было написано на их очаровательных рожицах, естественно, кроме Елен, командовавшей раздачей. Я не стал ему пересказывать китайскую сказку про дракона, только спросил, куда делся предыдущий пастух этой прелестной паствы и не попал ли он частями в сегодняшнее жаркое? Джим по достоинству оценил мои намеки на шутки и, как обычно смиренно, информировал тоном пятиклассницы, пересказывающей лекцию о путях передачи венерических заболеваний, что бывший властелин этой маленькой вселенной убрался прочь отсюда, собираясь крайне второпях. К закату позавчерашнего дня он только успел собрать вещи первой необходимости, еле уместившиеся в пятнадцати мешках, организовать всех местных мужчин в качестве носильщиков и отбыть в направлении ближайшего городка, от которого можно было организовать более современный транспорт для дальнейшего путешествия, которое я с удовольствием назвал бы бегством. Елен он поручил упаковать вещи второй и третьей необходимостей и отправить их ближайшим грузовиком. Но Джимми попросил ничего не паковать, а все вещи, не представляющие необходимости для работы миссии, раздать местным.
— Сколько же дней ему, бедолаге, придется топать? — поинтересовался я очень осторожно, задними отделами мозга аккуратно подумав о своих трех мешках, зарытых я не знаю где.
— Говорят, что три перехода, три дня то есть. Правда, мистер Самюэль Кленский (я наконец в первый и в последний раз услышал имя несчастного) не стал себя особо утруждать — у него оказался в запасе паланкин, в котором он и отбыл.
Было видно, что Джиму эта новость про носилки не пришлась по душе. Он явно не представлял себе срочное отступление своего предшественника как воскресную прогулку китайского императора. Джим наверняка в своем идеализированном сознании рисовал картину маслом о бредущем в одиночестве и кающемся грешнике с сумой, который будет сорок дней бродить по пустыне и, окончательно заблудившись, похудевший и раскаявшийся, вернется обратно совсем другим человеком, чтобы преклонить колена перед своим спасителем. Но Джимми сказал, чтобы я не переживал ни за него, ни за мистера Кленского, потому что он не собирается становиться на путь вершителя судеб местного пошиба:
— Я просто буду пока тут жить, мне здесь нравится. А миссию я распустил, как постараюсь распустить и все остальные…
— А потом примешься за церкви? — спросил я, сугубо для поддержания разговора и чтобы заполнить паузу, пока Джим ковырялся в зубах.
— Надеюсь.
— Боже ты мой, — застонал я и закрыл глаза. И тут же в своем белом балахоне тетушка Джинджер приветственно замахала факелом с той стороны Атлантики. Я осторожно открыл глаза и не менее осторожно продолжил расспросы, потому что опасность, как оказалось, подстерегала меня с обеих сторон реальности:
— Ну а эти? — я обвел рукой соседние столики. — Я видел, как они сегодня пытались рассмотреть твои гланды.
— Я их отпустил, но они не уходят. Большинству просто некуда идти, остальные не хотят. Я начал рассказывать им, что я думаю о мире вокруг и внутри нас, они с удовольствием слушают, вот и всё.
— Вот и всё…
Потрапезничав, мы поблагодарили вслух девушек за обед, которые в ответ так горячо отвечали Джиму, что сложилось впечатление, что еду готовил он, а не они. Затем Джим сказал, что он был очень рад меня видеть, но теперь ему надо поработать в библиотеке, и я могу приходить в следующий раз, когда захочу, прямо хоть завтра. В ответ я тоже сказал, что уже собирался уходить — долгие визиты это не по мне. Прощание ограничилось скромным рукопожатием — терпеть не могу этих дурацких объятий. День, очень постепенно, превратился из самого хорошего в самый обычный жаркий день с мухами.
Следующие две недели были сложены из абсолютно одинаковых дней, в течение которых я, чтобы не сойти с ума, прорабатывал два плана: первый — Генеральный, связанный с полем и с отправленным письмом, и второй — запасной, под уже известным названием «Три мешка». Последний очень легко трансформировался в планы: «Десять мешков», «Пятнадцать» и «Грузовик алмазов». Он был надежнее, я теперь знал, что из этого пупа земли можно выбраться не только машиной, контролировавшейся миссией, а соответственно конкурентной корпорацией «Елен-Эльза», но и пешим караваном, тем более, я видел через неделю людей, вернувшихся с транспортировки статуи и ее шмоток живыми и здоровыми. Они даже принесли обратно паланкин, видимо, его бывший владелец, понимая, к чему приводит даже небольшая власть над людьми, передавал таким образом знак, или привет, или, если хотите, — эстафетную палочку новому дракону. Но Джим соорудил из него кукольный театр и теперь, после уроков, которые он организовал для местных детей, иногда давал представления. Монашки хлопали, дети в основном боялись, некоторые, особенно маленькие, плакали, но уйти было нельзя, потому что мамам потом могли не дать еду, раздачу которой из закромов миссии организовывала Елен по просьбе все того же Джима.
Так вот, второй, то есть запасной план был надежен, но он был малопривлекателен. Во-первых, он походил больше на бегство или воровство, во-вторых, я бы вел себя в таком случае как настоящий Джеббс, но только более мелкого пошиба, а я хотел бы избегать такого сравнения, и наконец, в-третьих, и в главных — я не хотел, чтобы Джим считал меня мелким лгуном. Поэтому этот план и стоял вторым в приоритетах, назывался запасным и писался с маленькой буквы. Первый же план, Генеральный, привлекал широтой, размахом и перспективой, при нем я сохранял лицо и посему писал его с большой буквы «Г». Да, и при первом плане я оставался близко к своему другу. Правда, наши отношения за последний месяц довольно сильно обветрились и пообветшали. Хотя любой, даже начинающий психолог сказал бы, выслушав меня, что я сам виноват в сложившейся ситуации. Просто я привык быть ведущим в нашей паре, ну или мне упорно казалось, что я ведущий. Тут еще можно было бы порассуждать о «сером кардинальстве» Джимми, но дело все в том, что я не был готов принять и смириться с его новым, независимым от меня положением. И если бы я принял это как данность, то все сразу же наладилось бы, тем более, что сам Джим отношение ко мне не менял — причина этого тихого конфликта только во мне. Я бы, конечно, тут же наговорил такому психологу грубостей, макнул его в аквариум с расслабляющими рыбками и постарался так хлопнуть дверью, чтобы табличку с именем врача долго еще не смогли бы повесить на место. Но подходящего специалиста, готового пожертвовать своим здоровьем ради того, чтобы я заглянул в некрасивые глаза правде, под рукой тогда не оказалось. Поэтому прошло еще довольно много времени до тех пор, пока я сам смог принять новый статус Джима, смириться со своим изменившимся положением и понять, что ничего плохого в этом нет, а наоборот, принесет нам обоим еще довольно много хорошего и интересного.
