Тут поток моих сумбурных мыслей прервал, точнее остановил, а затем отмотал немного назад, до ключевого слова «кристалл», какой-то второстепенный отдел моего мозга, отвечающий за функцию карьерно-финансового благополучия. К счастью, он занимает у меня нормальный объем и не требует дополнительного хранения в портмоне или портфелях, как это делают некоторые ребята с Уолл-стрит, да и не только. К слову «кристалл» начали подтягиваться другие слова-синонимы из моего небогатого лексикона, такие как «алмаз», «вагон», «с него и так хватит», «парочка мешков», «никто не узнает» и т. п. Затем вышеназванный отдел, поставив их в нужном порядке, отправил прошение на рассмотрение в головную контору, чтобы та дала распоряжение некоторым конечностям выполнить ряд действий. Пока в главном офисе руководство колебалось и вертело карандаш, принимая решение, выслушивая при этом нудные нотации от начальника крошечного, но вечно лезущего, как «Гринпис» во все китовые дыры, отдела по морали, организм начал, руководствуясь советами независимого комитета под названием «интуиция», бродить по лагерю в поисках мешковатых емкостей. Отдел внешних глазных наблюдений, в рабочем порядке, автоматически подал рапорт наверх о фиксации совершения организмом обозначенных действий, как всегда, находясь на периферии внутренней политики и ничего не зная о закручивающейся интриге. Большой босс, сидящий за главным пультом, так треснул кулаком по кнопкам: «Какого хрена! Я еще ничего не разрешал!», что по чердаку конторы кроме «Я», забегали «Сверх Я», «Оно» и Фрейд вместе с какими-то голыми девками в кляксах. Передние конечности организма судорожно вцепились в третий мешок, а остальное тело вытянулось во фрунт. Но все в нашем офисе были уже давно в курсе, что шеф у нас вспыльчивый, но отходчивый. Поэтому чуть погодя руководитель финансового отдела вновь заглянул к главному, на этот раз уже принеся с собой проектор и разноцветные слайдики с красивыми машинами, домами и женскими купальниками, натянутыми на несоответствующие своим размерам пышные тела. Периодически, конечно, подсовывая черно-белые картинки мерзкого разврата, творящегося в это время в хижине миссии, удовлетворенно косясь на морщившегося при этом босса, заметно заколебавшегося. Организму пока дали нейтральную команду поискать в мешках дыры и побродить немного вокруг вагона, а когда дыры не были обнаружены, было разрешено тереть себе лоб и чесать затылок в ожидании принятия окончательного решения. Плюгавенький начальник отдела морали нервно протирал очочки и мариновался почти все заседание в приемной, сдерживаемый подкупленной горой шоколада секретаршей, и только под конец смог пробиться к запертой двери, забарабанить в нее и истошно крикнуть: «Джим все равно все узнает!» Шеф, услышав этот обреченный крик, одним взглядом отпасовал его начальнику финансово-карьерного, на что тот, не моргнув (хотя чем там эти нейроны могут моргать), вывалил на стол папку под названием «Три мешка». В этом плане было все: от схем захоронений, планов прикрытий и стратегий двойных уловок до перечня масок невинностей и списка симптомов возможных заболеваний. Шеф читал вслух и громко. Начальник по морали, послушав немного под дверью, окончательно пал духом и поплелся к себе в кабинет поправлять и без того идеально расставленные чучела бабочек. Большой босс, в конце концов, вывел: «Ну, что ж…», секретарша стукнула печатью по столу и машина бюрократии завертелась. Через девять миллисекунд организм, задрав голову вверх, пополз на вагон, держа в одной руке символ операции — три холщовых мешка.
К закату дело было сделано. Я не стал утруждать себя составлением карты сокровищ с тремя палевными крестами и скелетом в углу, а просто зарыл мешки наобум. Пусть теперь меня режут, пытают и скальпируют с одним вопросом: «Где?» И я с совершеннейше чистой совестью отвечу: «Не знаю!» Кстати, если вы когда-нибудь захотите отсыпать три мешка алмазов из полного вагона, отсыпайте смело — абсолютно не заметно! Устав, как гибрид собаки с кротом, я лег спать и сразу заснул, как младенец.
Утром я понял, что плохо спят все-таки только люди с совестью, а без нее, но с тремя полными, вкусными мешками, спится значительно лучше. Но приятные вещи в это прекрасное солнечное утро на этом не заканчивались, у меня появилась идея! Я нашел кусок бумаги, наточил зубами карандаш, придал слюнями яркости своим словам и быстренько написал письмо. Теперь его надо было отправить — у меня был адрес, но не было конверта. Надеясь найти его в миссии и даже не позавтракав, потому что особо нечем, я поскакал проведывать Джимми в несравнимо лучшем настроении, чем провожал его вчера.
Изменения, произошедшие за последние сутки в миссии, не были особо заметны, но что-то такое в воздухе витало: то ли предчувствие чего-то хорошего, то ли запах жареной свинины. Подойдя к крыльцу хижины-дворца и думая, чем бы обо что постучать, чтобы дать о себе знать, я увидел, что как по волшебству из глубин дома вынырнула моя вчерашняя знакомая, прекрасная Эола. Она узнала меня и широко улыбнулась самой прелестной улыбкой на свете. Я, стараясь не отстать в ширине растянутых губ и искренности открывшихся чувств и зубов, смог, тем не менее, попросить у нее конверт, сразу после того как она выдернула у меня из лап свою руку. Девушка кивнула, дав понять, что понимает меня и мою просьбу, снова улыбнулась и повела меня вовнутрь. Там, в огромной комнате, в центре, в позе Будды сидел Джим, а вокруг застыла сидячая групповая композиция из монашек разной степени отвердевания и восхищения. Я взглянул на них лишь мельком, потому что смог лишь на секунду оторваться от обмера на глазок ягодичных мышц идущей впереди Эолы. О чем в тот миг говорил Джим, я также не слышал, потому что в ушах в это время у меня что-то постоянно стучало. Я успел лишь походя махнуть ему рукой, он мне не ответил, но ничто не могло испортить мне сегодняшнего прекрасного солнечного утра. Моя проводница завела меня в небольшую комнату, подвела к письменному столу и достала конверт из ящика.
Я написал адрес, куда доставить письмо, и под диктовку Эолы написал обратный адрес миссии, положил письмо в конверт и попросил ее заклеить его, так как у меня пересохло во рту, да и вообще я не специалист. Ее прелестный ротик с радостью сделал это так, что давление в моей кровеносной системе начало совсем зашкаливать. Я сделал шаг ближе и попросил ее отправить это письмо как можно скорее с их почтой, но пусть это будет нашим маленьким, но, надеюсь, не последним секретом. Эола ответила, что с радостью сделает это для меня, но вот только машина будет только на следующей неделе. На что я ответил очередным шагом к ней, попутно распахивая плащ Дон Жуана, клянясь при этом, что готов ждать вечно, лишь бы она исполнила свое обещание. Я уже весь вспотел в этом старинном одеянии, не для этого южного климата, и, звеня шпагой и буцаясь коленом о пол, признался, что Эола — это самое прекраснейшее имя на земле. После этого улыбки закончились и мне совершенно официально объявили, что Эола сидит в зале, а Наоми — имя намного красивее, затем сверкнули не самые приветливые глаза, в последний раз мелькнули ягодицы и хлопнула дверь. Я вернулся в общий зал уже не в таком счастливом настроении, как выходил из него, сел позади всех и попробовал послушать. Среди них оказалось с десяток Эол и пару-тройку Елен, одна из которых пыталась выстрелить в меня молнией из глаз, и я сразу же определил, какая из них настоящая. Она же переводила некоторые слова Джима на африкаанс — это малограмотный голландский язык, на котором изъяснялась большая часть местного населения. Джим начал его изучать полторы недели назад под руководством Елен и достиг уже определенного прогресса, но до совершенства ему было еще далеко. Но я думаю, что говори Джим хоть на финском, эффект был точно таким же, если не большим. Я же был поражен не столько что или как говорил Джим, а тем, что он вообще говорил, много и с людьми! Вы наверняка слышали о человеке, дожившим до двадцатитрехлетнего возраста практически не разговаривая, а потом начавшем говорить, так что его было не остановить! И как говорить! Слышали, да? Впечатляет? А вот мне довелось все это наблюдать воочию. Каково мне? Теперь понимаете, почему я так часто подергиваю правым глазом?
Джимова лекция вскоре кончилась, все, кто не отсидел ноги, начали вставать. Я подошел к нему, мы обнялись, и двенадцать пар внимательных глаз оглядело меня, как положено, сверху донизу, и на третьей секунде над каждой из них зажглась зеленая лампочка, которая всегда либо зажигается, либо нет над каждой свободной женщиной после осмотра каждого нового самца на предмет соответствия его должности отца ее детей. Единственным персонажем, над которым, естественно, не зажглась никакая лампочка, была Елен. Это немного подпортило идеалистическую картину моего появления, но ничего, даже холодный блеск этих чертовых зеленых глаз, не могло испортить этого прекрасного солнечного утра. Зато в толпе своих поклонниц я без труда отыскал с четвертой попытки настоящую Эолу, когда та сама подошла ко мне и так же, как тогда на террасе, пожала мне руку и щелкнула: «Эола». Стоп! Вот, вот он, день, час и миг, когда я был абсолютно счастлив! Давайте немного помолчим… Спасибо, друзья! Я тем временем продолжу.
