перед которой он почему-то подотчётен, довольно
серьёзна, потому что на душе сразу становится смутно и некомфортно.
– Мы ведь откровенны друг с другом, правда? – вкрадчиво вплетает Смугляна, прислонившись к
его плечу и начиная какой-то новый ход.
– Конечно, – механически отвечает он.
324
– Ну так скажи тогда: ты что, влюбился, что ли? – вдруг спрашивает она, совсем другим жёстким
тоном.
Роман застывает с открытым ртом, как пойманный с поличным. Украдкой косится в сторону
второй половины дома – неужели волна, идущая от Зинки сквозь деревянные стены, через
штакетниковый палисадничек с высохшей травой, столь материальна, что заметна глазом? Но при
чём здесь «влюбился»? Неужели то, что он испытывает сейчас, называется так? Однако, надо как-
то уходить от разоблачения. А для этого лучше всего с максимальным удивлением оттопырить
губу, облепленную семечной шелухой, показав полную непричастность к обвинению. Только
удержать это выражение почему-то не выходит – оно медленно переплавляется в раскаянье, и
даже шелуха с губ тут же предательски облетает. Зинкина волна так ощутима, что скрывать её
нелепо.
– Да не-е… Тут не то, – отвечает он, словно отгоняя волны этого наваждения и от себя самого. –
Тебе, конечно, неприятно, но не обращай на это внимания. Просто кровь чуть-чуть взбунтовалась…
Это пройдёт, не волнуйся…
Ах, не волнуйся!? Нина вскакивает, оттолкнувшись от его плеча, смотрит прямо в глаза, её губы
обиженно дрожат. Кровь у него, видите ли, взбунтовалась! От неё его кровь спокойна, как вода в
бочке, а тут забродила! Заквасилась!
– Говори! – жёстко требует она.
Голубоглазый Роман с армейским прозвищем Справедливый, ростом в метр восемьдесят, сидит,
сложившись как перочинный ножик и растерянно пожимает плечами перед чёрненькой,
напористой, узкоглазой женой – а говорить-то чего? В общем – влип! Нина стоит в классической
скандальной стойке: руки в боки, ноги на ширине плеч. А обута она в резиновые калоши с алой
байковой подкладкой, в которых ходила ещё на Байкале – это почему-то даже смешно, но лучше
не смеяться. Да уж, болтанул – теперь повяжешь петли, чтобы выпутаться… Хотя в чём его вина?
Плоть придумал не он, а природа. И всем мужским, как почему-то считается, греховным, наделила
его она. Так почему же отвечать ему? А что, если взять и рассказать, наконец, жене всё о том,
какие на самом деле мужики? Выложить всё, и пусть она как хочет, так и думает. Хотя, конечно,
скандала (скандала из-за правды!) тут не миновать.
– Да ты чего? – между тем, как бы оскорблёно отвечает он. – Как я могу влюбиться? Что ты?! Ты
же знаешь, что я на это не способен.
Смугляна разряжающее выдыхает. Да глупость он, конечно, говорит, не способен он, как же…
Но в такие моменты успокаивает и глупость.
– Кстати, не Матвей ли это едет на мотоцикле? – кивает Роман в сторону МТС, где и впрямь кто-
то едет, только не на «Урале», а на «Юпитере».
Приём точь-в-точь, как с Машкой, когда она капризничает и её надо отвлечь. Нина видит этот
финт, но он всё равно сбивает её с толку. Роман поднимается и по-ураевски ускользает в гараж.
Вечером в постели Смугляна лежит рядом, как угрюмая туча, заряженная слезами,
раздражением и обидой. Её молчание надо понимать как всё то же ожидание каких-то
подробностей. Но каких? Их пока что нет. А может быть, и впрямь поведать этой женщине кое-что о
своем подлом втором мужском «я», без сомнения, примерно одинаковом для всех мужиков? Ведь
если мир един и гармоничен, то суть мужчины, должно быть понимаема и женщиной.
– А что, собственно, удивительного в том, что у меня кровь закипела? – произносит Роман,
почти физически чувствуя, как Нина превращается в тугую пружину.
И тут он впервые медленно и методично рассказывает ей почти всё, что знает о себе: о том, как
нравятся ему женщины, о том, как он с ними знакомился, как коллекционировал и фотографировал
их (не сказав, правда, где хранил и хранит фотографии), какие у него были приёмы обольщения,
кто из женщин нравился ему, когда они уже вместе жили на Байкале.
– Вечное, неразрешимое противоречие полов в том, – говорит он, – что женщине хочется от
мужчины верности, мужчине хочется многих женщин. И ни тот ни другой никогда не откажутся от
своего. В этом и состоит вся драма их отношений. Более того, это противоречие умещается даже в
одного человека, когда ему хочется свободы для себя, но он требует верности от другого.
«А ведь от Ирэн-то я всё-таки ушёл именно из-за этого, – попутно отмечает он про себя. – Но
что я говорю! В чём признаюсь! Разве положено женщине знать об этом?»
– Так что рад бы быть другим, да уж какой есть, – говорит он, наконец, решив, что его долгая
исповедь завершена. – Ты и сама видишь, как много во мне энергии жить: делать что-то, думать,
влюбляться, просто иметь женщин… Наверное, мужчине вообще свойственно проходить через
боольшее количество жизни, чем женщине.
– И что же, эту вашу энергию ничем не обуздать? – с какой-то безнадёжностью в голосе
спрашивает Смугляна.
Она, конечно, никогда не была против того, чтобы испытывать энергию многих мужчин на себе,
но чтобы таким же был и мужчина, с которым она живёт!
– Не знаю, – подумав, отвечает Роман, – наверное, ничем.
325
Но тут он вынужден лукавить. Управа на похоть – любовь. Лишь она способна выравнивать это,
как он определил, главное противоречие полов. Вот сфера, где кончается душевное одиночество.
Да только попробуй, заикнись сейчас об этом, и Нина тут же заключит: «Значит, меня-то ты не
любишь…» И уж тогда начнётся другой, более крутой виток разговора…
– Вот это да-а, – ошеломлённо шепчет Смугляна, лёжа на спине и глядя в тёмный потолок. – Да
я тебя совсем не знала. Вон ты какой… Да тебя с этой дурной энергией надо вообще в клетке
держать…
Теперь её дневная обида просто погребена обвалом неожиданной информации, которая,
впрочем, заводит и её саму. Ведь, если признаться, так это странное противоречие есть и в ней.
Она и сама не прочь иметь мужчин при верном муже. У неё такой энергии тоже хоть отбавляй.
Конечно, её возбуждение сейчас не ко времени, ведь обида ещё не израсходована, ну да ладно,
про обиду можно и забыть. Она поворачивается к мужу, её ласковые, тёплые ладони сами тянутся
к его мускулистому плечу, скользят до бёдер.
Роман удивлён её реакцией, хотя ситуация эта знакома. Нечто похожее было с Элиной (вот уж о
чём он никогда не проболтается). Хорошо, что с той ничего не вышло, но сейчас
