рынке, заменяя отсутствующие у него капиталы ловкими махинациями.
«Ты уж постарайся, пожалуйста. Но я не хочу выглядеть пижоном. Вся трудность заключается в том, чтобы костюм не кричал о моей мещанской убогости, о том, что он — мое единственное достояние, выходной туалет, который я храню в шкафу. И не дай бог, чтобы он был сшит по последней моде. Люди со вкусом следуют всегда той моде, которая только что прошла. Он должен быть удобным, хорошо сшитым, но не бросаться в глаза. И не таким, какой надел бы, скажем, фабрикант. Ты понял? Мне он нужен не для визитов, пусть думают, что я ношу его каждый день, что он один из моих костюмов…»
Нет в романе описания внешности героев. И все же, закрывая книгу, мы уверены, что узнаем Андониса и Евтихиса среди тысяч людей, настолько убедителен их психологический портрет. Можно даже представить, как будут эти люди реагировать на какое-нибудь новое событие, какими словами, жестами выразят свое отношение к нему.
Советские люди в последнее время имели возможность познакомиться с рядом литературных произведений греческих авторов, которые раскрывают думы, надежды и стремления греческого народа. «Жизнь в могиле» Стратиса Миривилиса и два романа Дидо Сотириу — «Мертвые ждут» и «Земли, обагренные кровью» — посвящены событиям первой мировой войны и малоазиатской катастрофы. Романы Минелаоса Лудемиса «Тучи сгущаются» и «Мальчик считает звезды», а также отдельные произведения греческих прозаиков, включенные в сборник «Рассказы греческих писателей», повествуют о медленной, мучительной эволюции общественной жизни Греции в трудные годы между двумя мировыми войнами. Произведения Димитриса Хадзиса, Никоса Катифориса, Фемоса Корнароса, Мицоса Александропулоса и других прозаиков, переведенные на русский язык, знакомят советского читателя с тем новым, что внес в жизнь греков период Сопротивления. Роман Костаса Кодзяса «Забой номер семь» рассказывает о подъеме рабочего движения в пятидесятые годы. Роман «Железные ворота» добавляет очень важные штрихи в мозаичный портрет греческого народа. Он прослеживает судьбу некоторой части борцов Сопротивления в страшных условиях террора после поражения демократических сил. Портрет, конечно, не полный, в нем еще есть значительные пробелы. Но эти пробелы частично заполняют поэты, стихи которых также переведены на русский язык. Костас Варналис, Яннис Рицос, Никифорос Вреттакос и другие в своем творчестве показывают пробуждение революционного сознания греческого народа, самые сокровенные движения его души.
Познакомившись с современной греческой прозой и поэзией, изданной в русском переводе, советский читатель уже сможет судить об основных чертах исторического пути Греции и о том, что пережил греческий народ на этом пути. Драматически напряженное лицо греческого народа проступает сквозь дымку времени покрытое рубцами. Никто, конечно, не обвинит в этом ни греческих писателей, ни греческий народ… С древнейших времен около сияющего Эгейского моря, под солнцем, улыбающимся круглый год, греческий народ знает, что такое радость жизни, как сверкает вино в бокале, как блестит мирный пот на лбу человека. Вакх, как известно, родился в Греции. И Аполлон тоже…
Не виноват ни народ, ни писатели Греции в том, что их маленькая страна превратилась еще много веков назад в арену мировых конфликтов, что ее терзают завоеватели, а она всегда борется и в Марафонах, и на горах Пинда, и в окопах непорабощенного духа… Борьбе в этих окопах и посвящен роман А. Франгяса «Железные ворота». Борьбе, полной драматизма, но по своей сути глубоко оптимистичной.
Петрос Антеос
1
Каждое утро, прежде чем выйти из типографии после ночной смены, Статис останавливается в дверях, наглухо застегивает пальто и некоторое время переминается с ноги на ногу, словно сомневаясь, двинуться ли ему в путь. Его пугают пустынные улицы и предутренний, медленно тающий мрак. Свет из типографии освещает дома на противоположной стороне узкой улочки. Окна закрыты, и решетки на них опущены. Ателье «Готовое платье», «Масло — жиры», ночное кафе. Здесь все знакомо, но там, дальше — сгустившаяся тьма, бесконечные улицы, редкие фонари и погруженные в сон дома. И вдруг шорохи ночи заглушает грохот типографских машин. Набегающие друг на друга волны гула катятся с неимоверной быстротой, налетают на Статиса и выталкивают его из дверей. Печатают газету, здесь день начался еще до рассвета. И Статис, больше не раздумывая, пускается в путь; живет он недалеко, скоро и его обиталище — дом с рядом тесных комнатушек. Каждый день шагает он в полном одиночестве по тем же, и все-таки совсем не знакомым ему улицам, пробивается сквозь зыбкий мрак в этот предрассветный час. Но вот уже начинает светать, все вокруг преображается, и у него возникает такое ощущение, будто он совершил далекое путешествие. Как всегда, неясный тусклый свет сначала словно пробивается из-под асфальта, затем окутывает дома и поднимается над крышами.
Статис всегда стремится побыстрее миновать скрипучие железные ворота. Слегка приоткрыв их, он обычно проскальзывает во двор боком. Все спят, дом окутан мглой. И каждый раз, когда Статис снимает с гвоздя ключ, он готов оставить на этом гвозде все свои тревожные мысли, как вчерашнюю прочитанную вдоль и поперек газету. Если бы зеленая дощатая дверь его комнаты была чуть ниже, он каждый раз ударялся бы о притолоку, потому что ему тяжело было бы наклонить голову…
И сегодня никто не остановил его по дороге.
Он все время настороже, особенно, когда сворачивает за угол; смутный страх, как сырость, пронизывает его насквозь. Разве знаешь, что может с тобой приключиться? Самое главное — пройти незамеченным. Он закрывает ворота и переводит дух. Да неужели это подвиг, добраться до дому?
Только он пересек двор, как услышал торопливые шаги на винтовой лестнице, ведущей на верхний этаж и на террасу. Измини, девушка, что живет напротив него, на первом этаже, остановила его, схватив за руку.
— У тебя есть сегодняшняя газета? — прошептала она с тревогой.
Статис удивился: «Что ей надо?»
— Когда я уходил, ее только запустили в машину… А в чем дело?
— Да так, ничего. Я хотела кое-что посмотреть…
Он обошел ее и направился к своей двери, теперь он почти у цели. Но Измини не отставала, она приблизила губы к его уху и спросила шепотом:
— Есть в газете какое-нибудь сообщение о нем? Не попадалось тебе его имя?
Статис растерялся, в недоумении нахмурил брови, силясь понять ее. Измини ждала. Она-то знает, если пишут в газетах, это не к добру. Девушка повторила свой вопрос.
— Нет, — ответил он наконец.
Статис сжал виски. И вспомнил. Ангелос, его старый друг, сразу заслонил собой все; как вихрь налетел страх, и двор,
