крепкая
основа для убеждений. Хорошо произведённое впечатление или чувство, вложенные в какой-
нибудь один возглас, легко ломают конструкцию логики и фактов.
– Поверил, – тем не менее подтверждает Роман.
– Конечно, я ещё разберусь с этой Ритулей, зачем она всё это придумала, – как бы уже прощая
ту за её ложь, говорит Нина, – но ты-то! Ты-то как мог поверить!?
Роман не знает, что и сказать. На уровне эмоций и убеждений он уже на лопатках.
– Ты поверил, да? – почувствовав его слабину, уже наступательно переспрашивает Смугляна. –
Да она, эта Ритуля, дура и не лечится. Она ведь считает, что я помешала ей остаться со
Штефаном. Вот и придумывает в отместку небылицы. Да, кстати, – говорит она вдруг совершенно
иным тоном, отвлекаясь от этой разборки. – Как фамилия твоего друга, ну того, который, как ты
рассказывал, повесился?
– Макаров. Серёга Макаров, – совершенно сбившись, говорит Роман. – А он здесь при чём?
– Ни при чём. Просто сейчас в автобусе говорили, будто какой-то Владимир Макаров в Лозовом
умер. Ушёл ночью в гараж, завёл машину и задохнулся в ней. Говорят, мол, специально так сделал.
– Дядя Володя… – упавшим голосом произносит Роман, тут же мысленно увидев того пьяным, в
трико с обвисшими коленками.
И как всё это понять? Неужели и впрямь срабатывает страшная Серёгина месть, или наказание,
о котором он говорил во сне? Вот и иссякла вся семья Макаровых. Им и пожар не нужен – сами
себя постепенно ухайдакали. Однако сейчас как-то совсем не до этой новости. Как будто не
вовремя она. Потому и принимается тупо и вскользь. Зачем Нина говорит об этом именно сейчас?
Чтобы зубы заговорить?
– Когда это произошло? – вяло спрашивает Роман
– Я не поняла. Вроде бы несколько дней назад.
– Он пьяным был?
– Не знаю.
Однако эта новость и впрямь отвлекает от своего. Махнув рукой, Роман выходит в ограду. Эх,
если бы всё, рассказанное Ритой, и впрямь оказалось выдумкой.
Спать они укладываются вместе на общей кровати, но ложатся как-то формально, опять же
даже опасаясь коснуться друг друга. Несмотря на разлуку, никакого тепла между ними нет, о
близости не идёт и речи. Всё холодно.
На другой день Роман угрюмо едет за молоком к Матвеевым и снова заезжает к Рите.
Рита в том же бурятском пёстром халате кормит ребятишек. Роман входит в тот момент, когда
её трехлётний узкоглазый Славка опрокидывает кашу на пол. Обозлившись, Рита сдёргивает его
434
со стула, шлёпает по попке. Славка, даже не пикнув, смотрит на мать исподлобья. И тогда Рита
шлёпает сильнее, чтобы пробить его замкнутость. Славка молчит и теперь. Рита шлёпает
несколько раз уже больнее, выбивает, наконец, из него слёзы и ставит в угол. Сама бежит за печку
за тряпкой, но, увидев, что разлитую манную кашу уже долизывает кошка, бросает тряпку и
расслабленно плюхается на табуретку.
– Извини, что не вовремя, – говорит Роман. – Вчера Нина приехала.
– Ну и что?
– Она рассказывает всё иначе. Может быть, ты просто мстишь мне? А на самом деле всё было
не так.
– Да, мщу, – отвечает Рита. – И поэтому рассказываю всё, как есть. Не хочешь – не верь. Но я
вон детьми клянусь, что всё это правда.
Пожалуй, большего доказательства и не нужно. Не зная, что сказать и что спросить, Роман
молча кивает и выходит.
Нине об этом новом визите говорить ничего не хочется, но и молчать уже не получается.
– Ты можешь сказать Рите прямо в глаза, что она врёт? – спрашивает он.
– Могу! – тут же отвечает Нина.
– Хорошо, сегодня и скажешь…
Вечером Смугляна никак не может уложить детей. У Романа это вышло бы скорее – они
слушаются его лучше. Но наконец они засыпают. Роман тихо выкатывает мотоцикл за ограду, Нина
садится сзади. С горки мотоцикл катится сам, и уже на безопасном расстоянии Роман включает
скорость. Мотоцикл, мягко споткнувшись на ходу, заводится с толкача, Смугляна едва не клюёт
носом в спину. Но отсюда стрекот мотоцикла уже не разбудит ребятишек.
Рита встречает их без всякого удивления. Её дети тоже уже уложены, но говорит она, не
понижая голоса.
– Рита, – чуть замявшись, произносит Роман, – Нина приехала сказать, что все твои рассказы
про её отношения со Штефаном – выдумки. Так Нина?
– Конечно так, – подтверждает та.
– Что-о?! – изумлённо тянет Рита. – Значит, я вру?! Да у меня это и сейчас перед глазами стоит.
А что, Штефан тоже врал, когда рассказывал про тебя?
И она, теперь уже для Нины, пересказывает всё уже известное Роману наизусть. Смугляна
перебивает её на каждом слове, словно для того, чтобы этого не слышал муж. Она в шоке от того,
что, оказывается, за ней и Штефаном можно было банально подглядывать в окно! Ей и в голову не
приходило, что кто-то мог притащиться к ним на горку из села и смотреть! И, тем не менее, она
готова на что угодно, чтобы убедить Романа в обратном. Со Штефаном уже всё покончено. Она
соскучилась по детям и даже по этой жизни – спокойной, пусть даже как на болоте. Именно сейчас
как никогда раньше она хочет всё сохранить. Конечно, обманывать ей приходилось уже не раз, но
теперь её обман во благо семьи и, без сомнения, должен будет проститься ей на любом суде. На
этом благородном обмане можно уверенно стоять до конца.
Роман смотрит то на одну, то на другую женщину. Если судить только по их уверенности, то,
кажется, будто они правы обе. Хотя это уж не выяснение истины, а настоящая склока с криком и
визгом. Конечно, дети Риты уже не спят. На двери их комнаты только лёгкая занавеска. Роман, как
зритель на стадионе, болеет за жену. Она же, если и не выигрывает, так просто перекрикивает
Риту. А когда та случайно оговаривается в одном месте, Нина, отчаянно зацепившись за эту
неловкость, закатывает совершенно искреннюю истерику. И Рита машет рукой – в конце концов,
победа нужна ей не так, как Нине.
– Вы оба дураки, – заключает она, – замотали уже своими разборами. Да живите вы, как хотите,
мне-то что…
Может, и дураки. Только для Риты всё происходящее – лишь принципиальное доказательство
правды, а для них это – спасение будущего.
По пути назад Нину просто колотит нервным ознобом.
– Ну надо же так сочинять! – громко, сначала чуть ли не на всю улицу, а потом на всю степь
кричит она. – Вот уж у кого фантазия-то работает!
Роман сосредоточен на жёлтом пятне дороги, освещенном фарой. Надо ещё всё это
перемолоть в себе.
