без всяких прикосновений. Смугляна
выказывает робкий, ищущий поддержки порыв, но Роман смотрит вбок, пуская этот порыв
рикошетом куда-то в сторону МТС к будке Штефана. Целуя и лаская детей, кричащих и визжащих
от восторга, Нина успевает смотреть на него с обидой и недоумением. Он теперь какой-то чужой,
отдалённый, да ещё и не бреется, с бородой. Доконали его, видно, дети – даже побриться некогда.
– Ну и как море? – спрашивает Роман, неожиданно и внимательно взглянув ей в лицо.
И тут же замечает: вот оно море – здесь. Мимолётной волной плеснув с её лица, оно тут же и
уходит в это лицо, как в песок. Да, есть там и море, и соль воды, и горячий песок, и мужчина рядом.
– Какое море? – удивлённо спрашивает она. – При чём тут море?
– Да это я так, – усмехается Роман, убеждённый в достоверности того, что считано с лица. – Я
хотел спросить: как путешествие?
– Ой, как здорово всё было! Как здорово! – вспыхнув, отвечает она, тут же с готовностью
забывая обиду. – Казань меня потрясла! Я так тебе благодарна!
Метнувшись к чемодану, она под восторженный Машкин визг, выкидывает оттуда покупки, пока
не находит главного – пачку фотографий на самом дне. Роман садится, вяло и растерянно
рассматривает их:
Смугляна
там на фоне разных, судя по всему, казанских
достопримечательностей то со своей тёткой, то с её мужем. Да уж, тут есть от чего смутиться. Хотя
зачем она всё это показывает, зачем так настойчиво убеждает его? Всё прощено уже и так. Ну
ладно, не может он сразу встретить её приветливо, так это пройдёт. Он примет всё. Хотя теперь-то,
выходит, и принимать ничего не надо. Это даже удивительно: после разговоров с Ритой у него
была такая отчётливая картина всех событий, а тут всё смещается куда-то в сторону, прямо
уползает из хорошо протоптанной борозды.
– Ну а Штефан как? – спрашивает он тогда о том, о чём и спрашивать не хотел.
– Штефан? Что Штефан?
– Ты с ним виделась? – говорит Роман, обнаруживая, что всё-таки начинает совершенно
нежелаемый разговор.
– Да ты что!? Где я могла с ним увидеться?
И всё тут же съезжает на своё протоптанное место. Теперь фотки можно взять, выровнять в
стопочки, постучав ребром о стол, и спокойно отложить в сторонку – эти карты здесь не пляшут.
Карточки состряпаны на обратном пути, специально для отвода глаз. Ложь здесь сама лезет в
глаза – её и выискивать не надо. Но если Нина врёт в этом, значит, врёт и в остальном.
– Да просто видели вас вместе, – почти равнодушно, как о чём-то незначительном, сообщает
Роман.
– Видели? – спрашивает Смугляна и замирает, зажато, но изо всех сил отыскивая выход. – Ну
да, всё верно, могли видеть на вокзале. Мне не удалось улететь на самолёте, я приехала на
вокзал, а Штефан ещё там. Подходит, знаешь, такой довольный, улыбающийся. Он, оказывается,
(подумать только!) высчитал, что я всё равно приеду туда. Не знал только, поеду ли я с ним, но
билет для меня купил. На всякий случай. Я сказала, чтобы он ехал один. Он сдал билет и уехал, а
я, как ты и просил, уехала только через сутки после него.
Нелепости своего рассказа, Смугляна, кажется, не видит. Ну не была она готова к такому
обороту. Про Казань всё продумала, а заготовить ответ на тот случай, что кто-то мог их увидеть, не
догадалась.
– Какая же послушная у меня жена, – с усмешкой произносит Роман. – Значит, ты вот так взяла
и отказалась от готового билета? А потом долго сама торчала в длиннющей очереди? Молодец!
Даже там ты выполнила своё обещание. Я потрясён. Я сейчас заплачу от восторга. Машуня,
принеси папе свой носовой платочек.
– Ну, если бы не эта твоя сцена перед отъездом, – отвечает Нина с каким-то оттенком прошлой
обиды за его нелепые подозрения, – то я, возможно, и согласилась бы на его билет.
– И ты с ним не поехала?
– Конечно, нет.
– Точно – нет?
– Точно.
– Но видели-то вас не на станции, а в вагоне, – вдруг неожиданно и для себя самого
придумывает он.
– В вагоне… – растерянно шепчет Смугляна, – кто мог видеть нас там?
– Я рад, что тебе это тоже интересно. Ты была так увлечена приключением, что не заметила
одного пылёвского мужичка в соседнем купе.
433
– А он не обознался? – вдруг с какой-то надеждой на то, что, может быть, в том вагоне была не
она, спрашивает Смугляна.
– Да мне всё равно, обознался там кто-то или нет. Тебе не кажется, что ты уже проговорилась?
Нина закрывает лицо руками, садится на стул.
– Тоже мне, детектив, следователь Порфирий Петрович, – говорит она. – Ну да, ехали мы с ним
вместе. Доехали до Казани и распрощались. Навсегда… Доволен? Вон, фотографии посмотри. Я
возвращалась с такой надеждой, думала, что всё у нас утряслось: и с тобой, и со мной. Я думала,
что теперь мы будем нормально жить.
– Я тоже так думал. Может быть, и будем ещё нормально жить, но сначала расскажи-ка мне всё
о своих отношениях со Штефаном.
– О каких ещё отношениях? О чём тебе рассказать?
– Ну, например, о том, как ты к нему относишься?
– Да никак. Он был влюблён в меня. Один раз даже поцеловать пытался. Но я отшила его, и на
этом всё закончилось. После этого наши отношения стали дружескими. Ты сам это видел… Пойми,
я не могла рассказать тебе об этом до поездки: очень уж хотелось мне съездить. Я боялась, что мы
поссоримся, и ты не отпустишь меня.
– Странно, – удивлёно говорит Роман, – а Штефан пишет обо всём этом иначе. Мол, это ты на
него вешалась.
– Что значит «пишет»? Где он это пишет?
– Я позавчера от него письмо покаянное получил. Видно, когда вы с ним расстались, он и
написал. Совесть его замучила. Стыдно передо мной.
Смугляна смотрит на него оторопев, с широко открытым ртом.
– Ладно, ладно, – даже сжалившись над ней, говорит Роман, – я пошутил. Никакого письма не
было. Оно и не нужно. Всё это известно мне и так. Хочешь послушать?
Нина остаётся в том же окаменелом состоянии, так что стосковавшаяся Машка лазает по ней,
как по статуе. Роман спокойно и методично выкладывает всё, услышанное от Риты. Смугляна с
трудом, еле сдерживая себя, дослушивает до конца.
– Эх ты! – спокойно и пренебрежительно говорит она. – И ты этому поверил!?
В этом восклицании столько уверенности, что Роман оказывается в полном замешательстве.
Самым убедительным для мужчины всегда бывает логика и факты. Но это не самая
