– Но я? – взорвался Крячко. – Я бы тебя понял и поддержал! Да и помог бы!
– Стас, ты помнишь того чудака-слесаря на заводе, где мы года два назад убийство директора расследовали? – спросил Лев Иванович.
– А это здесь при чем? – удивился тот.
– Да вот слова мне его вспомнились, когда он нам объяснял, почему напарника отпустил: «Зачем нам, напер, двоим мотаться, когда я, напер, могу и один мотаться».
– Что за «напер»? – буркнул Орлов.
– Например, – расшифровал Гуров.
– Значит, ты решил эту ношу на себя одного взвалить, все за всех решил и теперь собственным здоровьем за это расплачиваешься! – опять завелся Петр. – Ты же сейчас на живого человека уже даже не похож! Покойник, и тот лучше выглядит!
– Ничего! Зато теперь наконец отосплюсь, – не подумав, ляпнул Гуров и тут же пожалел об этом.
– Так ты мало того, что нервы себе жег, так еще и не спал! – заорал Крячко. – Ты в дурдом захотел? А что? Там тебе засадят в задницу какую-нибудь гадость, и будешь ты ходить спокойный, как овощ, и спать, как сурок зимой. Ты этого добиваешься?
– Овощи не ходят, – буркнул в ответ ему Лев Иванович.
– Где у тебя коньяк? – решительно спросил Орлов.
– На кухне, но я не буду, – предупредил Лев Иванович. – Я свою порцию уже давно выпил, да и поджелудочная мне этого не простит.
– А мы перед ней за тебя походатайствуем, вот она и смилостивится, – заметил Крячко. – Тебе нужно, чтобы нервы отпустило, а то ты сейчас, как сжатая пружина, до которой только дотронься не с той стороны, и она так распрямится, что тебе же самому мало не покажется! Ты до инсульта хочешь допрыгаться? – бушевал он. – Вот шарахнет он тебя со всей дури, и что ты тогда будешь делать? – спросил он и пошел в кухню.
– Застрелюсь, – спокойно ответил Лев Иванович. – Во всяком случае, обузой никому не буду.
– Это если ты сможешь пистолет в руке удержать и курок нажать, – ехидно заметил Петр. – А если ты будешь лежать вареной морковкой с бессмысленным взглядом и даже «агу» сказать не в силах? Уж я-то знаю, у меня теща в инсульте была! Что тогда? А эвтаназии у нас нет! – Он развел руками. – Так что береги свои мозги, пока они у тебя еще варят!
– Пей! – приказал Стас, протягивая Гурову полстакана коньяка. – Пей, а то силой заставим!
– С моей поджелудочной договариваться будете сами, – буркнул Лев Иванович и выпил, причем Петр и Стас проконтролировали этот процесс самым внимательным образом – нервы действительно отпустило.
– Ну а теперь рассказывай: как ты дошел до жизни такой? – спросил Орлов, основательно усаживаясь в кресло – чувствовалось, что, пока он все до последней мелочи не узнает, из него ни за что не поднимется. – Я сегодня, как на работу пришел, так меня словно обухом по голове: Крылова в субботу вечером нашли возле собственного дома с перерезанным горлом, причем никто никого не видел, и следов убийца никаких не оставил.
– А что? – воскликнул Стас. – Это с ним могли расправиться его наниматели за то, что он убийство Андрея не смог организовать. Лично мне это кажется вполне вероятным.
– Это нам так может казаться, потому что мы знаем, какой он оказался сволочью, а вот остальным? – возразил ему Гуров. – Они же его честным офицером считали, – и спросил у Орлова: – Как я понял, это еще не все?
– Правильно понял, – язвительно ответил тот. – Потому что мне почти тут же – опаньки! – звонок от начальства. Иду и узнаю, что убили гражданку одной ну очень недружественной нам державы, но из бывших наших, Ларису Артамошину, которая постоянно жила в Москве как представитель торгующей компьютерами фирмы. Я на фото глянул – а это наша неизвестная! Ее еще в воскресенье в собственной квартире, которая в доме для иностранцев находится, мертвой нашли – она там с кем-то куда-то собиралась пойти, а когда не появилась, ее знакомые забеспокоились, тем более что и на звонки она не отвечала, открыли квартиру, а там она, но уже без признаков жизни. Они, естественно, позвонили в милицию и в посольство. Ну, наши приехали первыми, стали обыск проводить, а тут и представитель посольства появился и чуть ли не взашей наших вытолкал.
– Естественно! – рассмеялся Крячко. – А то вдруг бы они что-то не то нашли!
– Труп наши, правда, забрали, потому что в посольстве помещение для морга как-то не предусмотрено, – продолжил Петр. – И эксперт нашел у нее на задней стороне ляжки след от укола, то есть сама себе она его сделать ну никак не могла, и совершенно непонятно, что именно ей засобачили, кто и когда. А новый обыск проводить совершенно бессмысленно – там посольские уже все, что можно, подчистили. Причем посольство, которому в таких случаях положено бурлить, как кислые щи, молчит скромненько, как Дуся!
– Знает кошка, чье мясо съела, – заметил Стас. – Уж если тебя в дом пустили, то веди себя прилично, а не гадь по углам!
– Как я понял, это дело на наше управление повесили? – спросил Лев Иванович, и Орлов кивнул. – Ну, и кому ты его подсуропил?
– Богданову, – усмехнулся тот.
– Ну-у-у! – протянул Гуров. – Этот крендель – бо-о-ольшой специалист по закрытию дел, причем так, что и подкопаться-то не к чему. Ну, теперь все?
– Ты надеешься, что да? – спросил Орлов, пристально глядя на него.
– Надеюсь, что нет, – ответил ему твердым взглядом Лев Иванович.
– И правильно делаешь, – кивнул Петр. – А теперь самое главное: Старкова с Ворониной сегодня утром раненечко из Москвы-реки в его машине выловили – захлебнулись они.
– Лева! Как ты все-таки понял, что предатель именно Старков, если мы все дружно решили, что это не он? – спросил Крячко.
– То есть как он мог стать предателем, если такой трус? – уточнил Гуров. – А все просто! Понимаете, на протяжении своей жизни мы боимся разных вещей. В детстве – одного, в молодости – другого, в зрелые годы – третьего, а в преклонном возрасте – четвертого. Вот мне и нужно было понять, чего именно сейчас он боится больше всего.
– Того, что не станет академиком? – предположил Крячко.
– Нет! – покачал головой Гуров. – Тем более что это и так проблематично.
– И чего же сейчас больше всего боялся Старков? – спросил Петр.
– Даю подсказку: «О, как на склоне наших лет… – Лев Иванович посмотрел на друзей, но те только недоуменно переглянулись – стихами классиков не увлекались ни тот, ни другой, и тогда Гуров прочитал это трогательно-печальное, больше похожее на молитву, стихотворение полностью:
О, как на склоне наших летНежней мы любим и суеверней.Сияй, сияй, прощальный светЛюбви последней, зари вечерней!Полнеба обхватила тень,Лишь там, на западе, бродит сиянье.Помедли, помедли, вечерний день,Продлись, продлись, очарованье.Пускай скудеет в жилах кровь,Но в сердце не скудеет нежность…О ты, последняя любовь!Ты и блаженство, и безнадежность.
– Пушкин, что ли? – неуверенно предположил Крячко.
– Федор Иванович Тютчев, но это неважно, – ни в малой степени не демонстрируя свое превосходство, а просто констатируя факт, сказал Гуров.
– То есть этот законченный эгоист, который всю жизнь думал только о себе, наконец-то влюбился? – догадался Орлов.
– Вот именно! – подтвердил Лев Иванович. – И больше всего на свете он теперь боялся, что…
– Воронина его бросит, – закончил Стас.
– Да! Но только она не Воронина, а Доронина, – поправил его Гуров.
– Та-а-ак! А это что за новости? – насторожился Орлов. – Ты откуда это узнал?
– Холмс бы сказал: «Элементарно, Ватсон», – встрял Крячко, который никогда в жизни не завидовал другу, а восхищался им, но, встретив бешеный взгляд Орлова, скромно потупился.
– Да просто сложил два и два, – пожал плечами Лев Иванович. – Она приехала в Москву десять лет назад сразу после школы. Куда-то она, наверное, хотела поступить, да не вышло. А теперь давайте отматывать назад. Год она прожила со Старковым, четыре года проработала менеджером в турагентстве, а еще пять лет куда делись? На что она жила? Где? Она похожа на ту, что пойдет на базар торговать, улицы подметать или стены штукатурить? Нет! И потом, кто-то же ее в турагентство пристроил, кто-то ей постоянную регистрацию сделал! А девка она красивая! Ну и чем она могла заниматься?
– Проституцией, – понятливо покивал Стас.
– Вот и я так подумал, и поехал я с ее фотографией к борцам за нравственность. Они на нее только посмотрели и тут же мне выложили все, что о ней знали, а знали они немало. Короче, эта Ирина, тогда еще Доронина, приехала из Урюпинска поступать в театральный и, естественно, не поступила. Идти работать, как выражаются некоторые наши клиенты, ей было западло – не за тем она в Москву приехала, чтобы подъезды мыть, а за красивой жизнью, вот она и пошла по проторенной дороге. А поскольку английским языком немного владела…
– То стала валютной проституткой, – опять встрял Крячко.
– Вот именно! И промышляла она в гостинице «Украина». Это, конечно, не «Балчуг» и не «Рэдиссон-Славянская», и жирного клиента там не подцепишь, но на жизнь ей хватало, тем более что пользовалась она огромной и, как меня заверили, вполне заслуженной популярностью, потому что вытворяла такое, что мужики от нее с ума сходили, так что она даже несколькими постоянными клиентами обзавелась.
