севильских купцов препятствовала негибкость элитных и классовых отношений в Испании. Севильские купцы не были способны мобилизовать те факторы производства и политического влияния, которые были необходимы для извлечения выгод из открывшихся благодаря американским сокровищам и американским рынкам возможностей простимулировать мануфактурное производство. У севильских купцов не появилось ни финансовых или политических рычагов влияния на власти Испанской империи, ни хоть какого-то контроля над американскими олигархами и колониальными властями. Слабость севильской купеческой элиты, которая могла овладеть богатством и могуществом аристократии и духовенства благодаря реальной гегемонии над испанскими рынками, погасила последнюю удачную возможность Габсбургов поспособствовать внутренней политической реорганизации в Испании.
Джеймс Мейхоуни,[163] как уже отмечалось в предыдущей главе, обнаруживает ещё один фактор за рамками структуры отношений между элитами в Испании, который ставил в безвыходное положение попытки Габсбургов более существенно контролировать американских колонистов. Речь идёт об уже существовавшей среди коренных народов до испанского завоевания сложной системе владычества, обеспечивавшей те человеческие ресурсы и социальные институты, которыми конкистадоры могли завладевать в интересах своего владычества в колониях. Мейхоуни точно подмечает, что на южной оконечности Латинской Америки, где для обществ коренных народов были характерны меньшая плотность населения и меньшая сложность, колониальные элиты оказались неспособны создать режимы, которые в XVIII веке смогли бы сопротивляться попыткам королей-реформаторов из династии Бурбонов навязать колониям более жёсткий контроль. Поэтому на самом юге Американского континента Бурбонам удалось наделить назначаемых ими интендантов полномочиями для извлечения большего объёма доходов, пригласить испанских инвесторов и купцов, а также осуществлять настоящее управление колониями. В более старых колониях интенданты оказались куда менее эффективны, поскольку местные элиты обладали таким контролем над экономиками и колониальными правительствами, что их невозможно было оставить не у дел или ослабить с помощью стратегии «разделяй и властвуй». На протяжении XVIII века ключевые колонии Испании оставались преимущественно выключенными из экономики испанской метрополии, поскольку элиты колоний сложились ещё в правление Габсбургов, и устранить это обстоятельство либеральные реформы Бурбонов не смогли. Либерализм в конечном итоге оказался значим преимущественно для бывших периферий — например, он создал возможности для появления новой торговой элиты в Аргентине. Но в оставшейся части испанского колониального мира либерализм появился слишком поздно.
Теперь применительно к Испанской империи у нас есть ответ на вопрос, поставленный в начале этой главы: почему Испания была неспособна конвертировать плоды своих военных завоеваний в целостную империю, которая смогла бы перенаправлять ресурсы в метрополию и тем самым питать экономический рост и дальнейшие военные успехи? Структура отношений между монархией и элитами, возникшая в момент формирования европейской империи Габсбургов, была воспроизведена и в Америке, но это не объясняется неким организационным изоморфизмом. Габсбурги, как мы видели, полагали, что в колониях Нового света они создают иную систему, вознаграждая энкомьендами новых людей, которые не были выходцами из кругов крупной испанской провинциальной аристократии. Однако из-за хронического фискального кризиса и отсутствия у Габсбургов инфраструктуры государственной власти надзор за эксплуатацией энкомьенд конкистадорами или препятствие формированию ими прямых торговых связей с европейскими державами-соперниками оказались невозможными задачами.
Но необходимо ответить ещё на ряд вопросов. Почему Испанская империя выжила в столь ослабленном виде? Почему обладавшие значительной автономией колониальные элиты не торопились предпринимать попытки обретения независимости на протяжении нескольких десятилетий после того, как колонисты в Северной Америке успешно порвали с Британией?
В чём заключались преимущества испанской колониальной элиты в мировой экономике, и почему испанские колонии в Америке в итоге получили независимость?
Даже несмотря на то, что аристократические олигархии ослабляли возможности испанской короны по превращению её американских колоний в двигатель экономического роста в метрополии, монархия стремилась эксплуатировать те ограниченные условия, которые оставались у неё для извлечения прибыли из своей империи. Постоянный фискальный кризис в Испании гарантировал, что у правительства в метрополии отсутствовали значительные возможности для формирования бюрократии или вооружённых сил, которые смогли бы осуществлять в американских колониях прямое правление и налогообложение. Вместо этого испанская монархия принимала на вооружение стратегии, напоминавшие (хотя и с меньшей эффективностью) стратегии французской монархии, которые будут рассмотрены ниже. Корона занималась продажей должностей на Американском континенте. Первоначально подобные действия обеспечивали монархии разовые денежные вливания, однако продажа должностей не могла обеспечивать продолжительные поступления. Единственным исключением были те случаи, когда обладателям купленных постов приходилось вносить платежи за возобновление своих прав на них или за передачу этих постов своим наследникам, поскольку у короны не хватало ресурсов для создания бюрократии, осуществляющей надзор за держателями американских должностей и аудита налогов, которые, как предполагалось, должны собирать эти чиновники.
Из-за продажи должностей уменьшалось количество тех постов в американских колониях, право назначения на которые корона сохраняла за собой, результатом чего стало сокращение возможностей для вознаграждения американскими синекурами элит, базировавшихся в Испании. Это же обстоятельство ещё больше ослабляло способность Испании к управлению своими колониями.[164] Как следствие, поток направлявшихся на Американский континент влиятельных и богатых испанцев (чаще всего младших сыновей аристократов и купцов) снижался, а элиты белых и метисов в Америке ужесточали свой контроль над органами управления и экономиками колоний, всё более отделяясь от испанских элит.
Однако единство элит Испанской Америки нарушалось попытками короны извлекать прибыль из своих колоний, что в XVII–XVIII веках всё ещё было возможно, пусть и в рамках ограниченных каналов. Фатальное для монархии сочетание постоянной нужды в деньгах, которая заставляла её продавать множество должностей и концессий на Американском континенте, и её неспособности добиваться исполнения распоряжений в собственных колониях способствовало формированию новых элит, которые бросали вызов олигархическим интересам держателей энкомьенд. Продажа должностей и пожалование земель и привилегий духовным орденам и военным компаниям — всё это мотивировалось желанием монархии получать доходы в Америке — привели к появлению разногласий среди американских элит. Для продаваемых должностей было характерно дублирование полномочий и прав на доходы, вступавших в конфликт с полномочиями в рамках должностей, которые были пожалованы первым конкистадорам. Это же обстоятельство порождало конфликты между «“чёрным” и “белым” духовенством, между самими духовными орденами, между креолами и уроженцами Испании, [а также] внутри контролируемой государством церкви — слишком уж часто все эти конфликты были непроницаемы для государственного контроля».[165]
Умножение элитных статусов, идентичностей и интересов непроизвольно формировало у колониальных элит основания для сохранения своих связей с империей и сдерживало борьбу за независимость. Неразбериха пересекающихся и конкурирующих привилегий и прав создавала конфликты среди некогда сплочённых колониальных
