Принцип автономии воли участников гражданских правоотношений имеет определенные границы, прежде всего с целью устранения возможного произвола. Зачастую интересы субъектов гражданского права нацелены на ущемление прав иных участников или же вступают в противоречие с общественными интересами. В последнем случае волеизъявление будет противоречить интересам государства. Чаще всего подобные формы недобросовестного поведения проявляются при заключении недействительных сделок, злоупотреблении принадлежащими лицу правами. Например, общество «Паритет» обратилось в Арбитражный суд Пермского края с иском к обществам «Стройсервис-С», «Юнионлайт» и «ИТЕЛ» о признании недействительными (ничтожными) притворных сделок, прикрывающих договор дарения и совершенных со злоупотреблением правом: договора купли-продажи от 31.03.2008 между обществом «Паритет» и ООО «Алмаз»; договора уступки права требования от 12.08.2008 между обществом «Алмаз» и ООО «Автотранс»; соглашения об отступном от 20.08.2008 между обществом «Паритет» и обществом «Автотранс»; договора уступки права требования от 27.08.2008 между обществом «Автотранс» и обществом «Стройсервис-С», а также о применении последствий недействительности сделки, обязав общество «Стройсервис-С» возвратить обществу «Паритет» все полученное по соглашению об отступном от 20.08.2008 имущество.
В ходе судебного разбирательства был сделан вывод о том, что договор купли-продажи от 31.03.2008, акт приема-передачи от 31.03.2008, договор уступки права требования от 12.08.2008, акт приема-передачи от 12.08.2008 от имени общества «Алмаз» подписаны неуполномоченным лицом, что свидетельствует о недействительности (ничтожности) указанных сделок (ст. 53, 168 ГК РФ).
Указав, что соглашение об отступном от 20.08.2008 направлено на прекращение несуществующего обязательства, суды также признали недействительным (ничтожным) названное соглашение.
В силу п. 1 ст. 10 Гражданского кодекса Российской Федерации не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах.
Учитывая обстоятельства заключения указанных сделок, а также отсутствие в материалах дела доказательств отражения данных сделок в бухгалтерской документации ответчиков, непредставление ими подлинных экземпляров договоров, а также принимая во внимание, что отчуждение спорного имущества по явно заниженной цене влечет причинение истцу значительных убытков, суды сделали вывод о недобросовестности ответчиков и наличии в их действиях признаков злоупотребления правом36.
Однако в последнее время свобода воли ассоциируется в научных исследованиях в большей степени с чем-то неосознанным, неконтролируемым общественным устройством. Отмечается, что «идеи свободы воли и детерминизма поведения не только разные по содержанию, но и противоположные по значению. Соответственно, разные идеи оказывают разное воздействие на психику индивида и его внешнее поведение. Если первая идея отделяет человека от внешнего мира и общества, делая его поведение непознаваемым и неуправляемым, то вторая – восстанавливает психологические закономерности и создает условия для его планового управления37. Однако для гражданского права подобный подход представляется неприемлемым. Связывая поведение участников общественных отношений с их волевыми действиями, нельзя данные действия и внутренние установки на их формирование (фактическое понятие воли) определять как нечто неуправляемое и непознаваемое. Данный спор представляется возможным разрешить, только определив точное значение данного явления. Изучая те или иные теоретические работы, связанные с нашей темой, можно выявить некоторые различия в подходах к пониманию воли как правового явления. Наиболее детально данный вывод можно проиллюстрировать на примере выводов Г. В. Мальцева. Ученый отмечает, что «в первичном проявлении воля есть целостная, относительно самостоятельная система влечений и предрасположения к влечениям, которые представляют собой неосознанную либо смутно осознаваемую потребность, неопредмеченную, то есть не знающую еще предмета своего удовлетворения»38. Не значит ли данный вывод, что воля может восприниматься именно как общее определение тех чувственных и психических процессов, которые «протекают» в человеке, в том числе не всегда получая внешнее выражение? Нельзя не признать тот факт, что многие внутренние переживания граждан не находят своего внешнего проявления вообще, не говоря уже о каком-то правовом закреплении и правовом выражении этих чувственных явлений. Однако было и более четкое определение понятия воли, которое связывалось с сознательными проявлениями деятельности человека. Мальцев Г. В. отмечает, что «механизм психической регуляции у психологов старых школ неизменно ассоциировался с общим понятием воли. Сознательно регулируемое действие представлялось как волевое действие, направленное на определенную цель, содержащее своего рода программу с выделенными этапами, элементами, осознанными средствами достижения данной цели»39. Возможно, что выделение отдельных элементов формирования воли субъекта и противоречит современным психологическим представлениям о внутренних психических процессах человека. Однако только такое более узкое понимание воли может дать возможность формирования определенного содержания понятия воли в гражданском праве. В рамках гражданско-правового регулирования необходимо четкое понимание и выделение только тех процессов, которые могут оказывать и оказывают влияние на изменение правовой реальности, так как именно «… за намерениями следуют стратегия и программы человеческого поведения, относящиеся к области индивидуальной ответственности»40. «Воля, с одной стороны, продукт сознания, а с другой – практическое действие; воля есть не что иное, как переход от теоретического познания к практической деятельности, благодаря чему устраняется, лишается почвы представление о ней либо как о субъективности, либо только как об объективности»41.
Абова Т. Е. отмечает, что «воля и волеизъявление участников сделки в известной мере ограничены законом и не должны выходить за пределы, им установленные»42. Это утверждение справедливо в целом, но нам представляется, что оно ограничивает диспозитивность гражданско-правового регулирования. Такое представление характерно для постсоветского периода развития гражданско-правового регулирования, но от него необходимо постепенно уходить.
Для понимания содержания категории «воля» нам необходимо определиться с соотношением этого понятия и понятия интереса. Причем соотношение это должно быть проведено в рамках субъективного права, так как только реальные потребности субъекта могут в конечном итоге привести к волеизъявлению, являющемуся основанием возникновения, изменения или прекращения прав и обязанностей в общественных отношениях. Не случайно С. В. Михайлов в исследовании, посвященном категории интереса, указывает: «Проблема соотношения субъективного гражданского права и интереса традиционно формулируется так: входит ли категория интереса в содержание субъективного права?»43. И мнения по этому вопросу разделились. «Поскольку всякий социальный интерес человека объективен, то его недостаточное или неверное осознание может существенно затруднять, тормозить, откладывать на неопределенное время вступление человека в конкретное правоотношение и, следовательно, реализацию субъективного права»44. Данная позиция включает интерес в содержание субъективного права.
Иная позиция – юридически значимый интерес вынесен за пределы субъективных прав и юридических обязанностей. «Режим осуществления субъективного права отделен и не совпадает по фазам с порядком реализации соответствующих данному праву интересов. Субъективное право нередко заключает в себе возможность реализации нескольких интересов, вместе с тем один и тот же интерес может выражаться в ряде субъективных прав»45. Данная точка зрения представляется нам неверной, так как искусственно разграничивает категории, которые в реальной жизни практически слиты воедино. Каким образом можно отделить интерес от его носителя, от самого субъекта? Г. В. Мальцев указывает, что интерес – величина более или менее постоянная, не может быть ограничен по суду или закону; субъективное право, напротив, подвержено изменениям, ущемлениям со стороны чужой воли или в силу судебного решения. Недееспособное лицо не может своими действиями осуществлять собственные субъективные права и юридические обязанности, но оно, тем не менее, является полноценным носителем собственных интересов»46. И эта позиция верна. Но при этом интересы недееспособных субъектов не порождают конкретных правоотношений. Они оказывают опосредованное влияние на субъективное право, проявляясь лишь в поведении опекуна, действующего в интересах недееспособного лица. При этом мы не можем забывать о сложности разграничения интересов самого опекуна с желаемыми интересами подопечного.
