Поэтому Н. В. Курмашев прав, когда считает, что в цивилистике борьба идет не между волеизъявлением и волей – фактически борьба происходит между принципом приоритета формализованного волеизъявления и возможностью признания правового значения за иными, неформализованными видами волеизъявления74. На наш взгляд, мы встречаемся здесь с проявлением тех ситуаций, когда действие принципа соответствия воли и волеизъявления нарушается. Однако далеко не во всех случаях такое несоответствие может иметь своим последствием признание недействительности совершаемых лицом действий. Помимо ошибки, мотивов тех или иных поступков, не имеющих правового содержания, но оказывающих влияние на соответствие воли и волеизъявления лица, возможно последующее принятие субъектом полученного результата, даже если он оказался противен его первоначальной воле (например, п. 2 ст. 172 ГК РФ).
Определение воли и волеизъявления лица, оценка их соответствия друг другу осуществляется в различных ситуациях: при квалификации договора, при оценке действительности сделки, адвокатом, нотариусом, иными лицами с целью удостоверения истинного намерения лица. Эти намерения могут быть связаны и с выбором формы и способа защиты нарушенного права, и даже с оценкой последствий применения, например, виндикационного иска. Субъект может отказаться от защиты нарушенного права, воспользовавшись диспозитивностью гражданско-правового регулирования.
Соответствие между волеизъявлением субъекта и его внутренней волей имеет место тогда, когда субъект имеет правильное представление о совершаемом им действии и достигаемом ею результате (при обычных условиях), при этом его желание совершить данное действие, чаще всего сделку, является добровольным и серьезным.
Направленность большинства исследований в части определения воли именно на сделки не случайна. Как правило, совершение сделки напрямую затрагивает интересы иных лиц. Иные же проявления воли, напротив, в основном ориентированы и вызывают последствия для самого субъекта волеизъявления.
В последнее время разгорелся спор относительно роли нотариата в современной России. Не вдаваясь в дискуссию по этому поводу, так как она выходит за пределы нашего исследования, можно отметить следующее. Деятельность нотариуса представляется крайне сложной с точки зрения соотношения значимости совершаемого им действия и времени, которое он в состоянии затратить на его выполнение. Для проведения той же оценки соответствия воли и волеизъявлений после совершения самой сделки у суда или иного лица (например, налогового инспектора) появляется возможность оценки всей совокупности совершаемых фактических и юридических действий. Особо отмечается, что пороки воли носят скрытый характер. Судить о несоответствии волеизъявления внутренней воле субъектов можно по косвенным признакам: поведению сторон в период до и после совершения сделки (включая переговоры по условиям сделки, совершение реальных действий по ее исполнению), наличию или отсутствию какого-либо экономического смысла (разумных мотивов) в передаче имущества или финансовых средств, наличию притязаний третьих лиц в отношении имущества, являющегося предметом сделки, и проч.75 Таким образом, после того как сама сделка совершена, появляется больше возможностей провести соотношение истинности намерений воли и волеизъявления лица, ее осуществившего. Что же касается нотариуса, то там такая возможность отсутствует. Вместе с тем закон связывает именно с его профессиональной оценкой подтверждение истинности намерений, в точном соответствии с предполагаемой формой волеизъявления. Сами нотариусы отмечают, что выполняют очень важную образовательную функцию – «на пути выявления истинных намерений лица, дальнейшего «перевода» нотариусом с «житейского языка» на юридический лицо видит, как его изначальное волеизъявление приобретает более правильный, юридически корректный характер, точно отражающий волю»76.
В деятельности нотариуса отражается вся сложность оценки воли субъекта с позиции гражданского права, требующей не только выявления намерений и желаний лица, но и выяснения его право-и дееспособности.
Таким образом, несмотря на двуединство воли и волеизъявления, во многих случаях они подвергаются самостоятельной оценке. Воля имеет определяющее значение для выяснения намерений лица. Однако эту волю необходимо донести до остальных участников правоотношения. Даже при совершении односторонних сделок, вызывающих последствия у самого субъекта (п. 2 ст. 154 ГК РФ), волеизъявление требуется как основание возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений.
В соответствии с традиционными подходами в цивилистике выделяются следующие формы волеизъявления:
– устная форма;
– письменная форма;
– в виде «молчания»;
– путем совершения конклюдентных действий.
В российском законодательстве форма волеизъявления не закреплена. В ГК РФ есть общая норма о форме сделок, которая в целом повторяет вышеназванные варианты волеизъявления. В соответствии со ст. 158 ГК РФ сделки совершаются в устной и письменной форме (простой или нотариальной). При этом в п. 2 данной статьи указано, что «сделка, которая может быть совершена устно, считается совершенной и в том случае, когда из поведения лица явствует его воля совершить сделку». То есть речь идет о конклюдентных действиях как форме волеизъявления лица. Далее в п. 3 ст. 158 ГК РФ указано, что «молчание признается выражением воли совершить сделку в случаях, предусмотренных законом или соглашением сторон».
В Германском гражданском уложении, в отличие от российского Гражданского кодекса, уделено достаточное внимание волеизъявлению, которому посвящена целая глава. Более того, в ГГУ параграф 133 предписывает, что при толковании волеизъявления необходимо следовать действительной воле, не придерживаясь буквального смысла содержания. По мнению В. Урукова, «эта формулировка направлена против использования юридических ловушек, попыток обмануть контрагента. (К сожалению, это не учитывалось авторами проекта ГК РФ, вследствие чего мы имеем текст ст. 421 ГК.) Как представляется, германский опыт целесообразно использовать и в нашем гражданском праве, дополнив в ГК РФ нормы о воле, волеизъявлении (понятие, толкование и т. п.)»77.
Значимость соответствующих норм сложно переоценить. Как показывает проведенное исследование, российские авторы лишь начинают подходить к восприятию волеизъявления как некой относительно самостоятельной категории. Не случайно было замечено, что «на протяжении более чем 100 лет сделки и волеизъявление использовались как тождественные понятия»78. На сегодняшний день волеизъявление нужно рассматривать как более широкое явление, связывающее волю лица с правовыми последствиями субъективного порядка. Л. Чантурия сформулировал наиболее удачное определение волеизъявления, указав следующее: «Чтобы воля приняла характер волеизъявления, имеющего правовые последствия, внешне выражающий ее акт должен быть добровольным, пригодным в правовом отношении (действительным), должен ставить перед собой цель – правовое последствие – и являться непосредственным основанием достижения этого последствия»79.
Панов А. А. отмечает, что по общему правилу волеизъявление молчанием невозможно. Исключение составляют случаи, когда стороны обговорили, что волеизъявление молчанием приравнивается к волеизъявлению, а также в случаях, когда таковое допускается законом. По общему правилу молчаливое волеизъявление невозможно и в России, однако в качестве исключения допускается акцепт молчанием в том случае, если такая возможность вытекает из закона, обычая делового оборота или из прежних деловых отношений сторон (п. 2 ст. 438 ГК РФ)80. Панов А. А. считает сомнительной идею о признании молчания способом совершения волеизъявления. По его мнению, в большинстве случаев речь идет о предварительном соглашении сторон либо их предыдущих отношениях, что должно трактоваться как предоставление одной из сторон секундарного права отказаться от определенных правовых последствий или определенным образом изменить их81. Однако данная позиция имеет место при рассмотрении молчания именно как формы сделки. Если же говорить о молчании в рамках специфического вида волеизъявления, то в этом случае оно должно рассматриваться как самостоятельный способ, отличный от иных по своим признакам.
Молчание как форма волеизъявления рассматривается в процессуальных отношениях как одно из значимых нововведений. В частности, ст. 70 АПК РФ была дополнена ч. 3.182, в соответствии с которой «… обстоятельства, на которые ссылается сторона в обоснование своих требований или возражений, считаются признанными другой стороной, если они ею прямо не оспорены или несогласие с такими обстоятельствами не вытекает из иных доказательств, обосновывающих представленные возражения относительно существа заявленных требований». Данные способы признания неоспоримости обстоятельств называют «признание-молчание» и «признание-бездействие»83. Юдин А. верно отметил, что «состязательный характер арбитражного процесса имеет значительный и еще в полной мере не реализованный законодателем потенциал, о чем свидетельствует появление новой и в каком-то смысле смелой нормы о признании фактов в форме молчания или их прямого неоспаривания»84.
