красивой победой. Враги лежат, а ты весь в белом. Потом, став постарше, вроде бы понял. Оказалось – мое понимание напрочь забылось, как только началась нештатная ситуация.
Мастер посмотрел мне в глаза. Не знаю, что он там прочитал, но сделал вид, что удовлетворился молчаливым ответом.
– Я уволил Серого.
– Да, я уже в курсе.
– Сможешь какое-то время вести его группы? Или тебе надо к экзаменам готовиться?
– Смогу.
– У меня есть пара человек на примете, так что дополнительную нагрузку я с тебя скоро сниму. Добрынин-старший к тебе приезжал извиняться?
– Вчера утром. Это вы его послали?
– Я мог бы послать его только по известному адресу, но не к тебе. Он сам осознал свои ошибки и совершенно искренне решил извиниться. На самом деле он очень неплохой человек…
Я прошел в свой кабинет и увидел, что вещей Серого здесь уже нет. Когда он успел? Жаль, что мы не увиделись. Я хотел отдать ему деньги за выпитое шампанское, да и попрощаться надо было как-то по-человечески, не по телефону. Когда и где мы теперь встретимся?
Без десяти двенадцать я созвонился с Рожковым и прибыл на пересечение Садовой и Невского раньше оговоренного срока. Рожков появился с небольшим опозданием. Своим видом он распугал всех фарцовщиков и торгашей, работающих на «Галёре», – наметанным глазом они издалека определяли в нем сотрудника карательных органов и сворачивали активную деятельность.
Рожков подошел ко мне, хмуро оглядываясь по сторонам. Он был в костюме и галстуке, в руке держал журнал «Огонек». Мы поздоровались.
– Пошли прогуляемся. – Рожков махнул в сторону Фонтанки.
Он молчал, пока мы не дошли до Дворца пионеров. У чугунных ворот он остановился, в очередной раз покрутил головой вправо-влево и закурил «Космос».
– Значит, так, – сказал он, глядя поверх моего плеча. – Убийство Добрынина раскрыто.
– Поздравляю.
– Спасибо. Убийца сам пришел с повинной. Сегодня утром прокурор его арестовал.
– И кто это?
– Некий Петров Геннадий Олегович, шестьдесят пятого года рождения. Бывший студент, отчислен из Кораблестроительного за неуспеваемость. Косил от армии, в дурке лежал, но вроде бы диагноз у него липовый. Был прописан и проживал по Второму Рабфаковскому переулку. Ты, случайно, не знаешь такого?
– Первый раз слышу, – я поспешно выдернул руки из задних карманов; никогда такой привычки не имел, а сейчас взял и сделал.
Рожков перевел взгляд с вывески кинотеатра «Аврора» на мое лицо. Он пытался, наверное, смотреть сурово и проницательно, но при этом часто моргал, так что получалось не очень.
– А остальных он назвал?
– Кого остальных?
– Сообщников.
– Он был один.
– Избил, связал, ударил топором, вынес половину квартиры… И все один? А чего он с явкой пришел? Совесть замучила?
– И не такое случается. Он очень детально объяснил, как все было. У его подруги нашли почти все краденые вещи. Она же опознала и топор, которым Добрынина били. Топор у нее в кладовке лежал, пропал как раз в день убийства, после ухода Петрова.
– Дневник тоже нашли?
– Он его сжег. Обнаружили часть обложки и несколько первых страниц. Тебе что-то не нравится?
– Нет, ничего, все в порядке. Петров с Добрыниным что, были знакомы?
– Шапочно. Мы сейчас проверяем, при каких обстоятельствах они познакомились и какие поддерживали отношения, но я не думаю, что по этой линии возникнут какие-то несостыковки. Понимаешь, Петров знает вещи, которые могут быть известны только убийце. Даже мы о некоторых нюансах, которые он сообщил, не подозревали. Ну и плюс вещи, конечно. Вещи перевесят любые другие улики. Даже если он впоследствии от своей явки откажется.
– Отпечатки пальцев совпали?
– Не было в квартире никаких отпечатков. Только самого Добрынина и родителей.
– А нож? Там ведь еще нож какой-то странный был…
– Откуда ты столько знаешь? Петров утверждает, что кинжал был добрынинский. Сувенир из Афгана.
– Когда Петров пришел с явкой? Сегодня ночью?
– Та-а-ак, а это кто тебе рассказал?
– Никто, сам догадался. Так я угадал?
– Угадал. Только никому о своих догадках больше не говори, хорошо? Со мной можно быть откровенным, а вот с другими не надо. Могут появиться вопросы. – Рожков бросил в урну окурок и посмотрел на часы. – Все, пора бежать!
– Чего теперь будет с Петровым?
– Как чего? Все по закону! Следствие, потом суд и справедливый приговор.
– Вплоть до расстрела?
– Вышку ему вряд ли дадут, все-таки сам с повинной пришел. Но лет тринадцать отмеряют, это уж точно.
К остановке подкатил троллейбус. Рожков торопливо пожал мою руку и встал в хвост очереди на посадку.
– Скажи, а фамилия Холоновский у вас нигде не мелькала?
– Как, Хо-ло-дов-ский?
– Через «н», а не через «д».
Рожков втиснулся на ступеньки троллейбуса. Двери начали закрываться. Придержав створку, Рожков отрицательно покачал головой:
– Не, не мелькала!
2
Майские праздники выдались солнечными и теплыми.
Мать приехала второго числа. К ее возвращению я при помощи Инги привел квартиру в порядок. Вместо разбитых вещей купил такие же новые, а те, замену которым подыскать не удалось, спрятал подальше от глаз. Берестяную шкатулку удалось починить, я положил в нее серьги, перстень с рубинами и отцовскую обручалку, возвращенные Холоновским, и мама ничего не заметила. Наверное, она ожидала значительно худших итогов моего хозяйствования.
– Ты как-то изменился, – задумчиво сказала мама.
– Похудел, что ли?
– Похудел тоже, но я не про это. У тебя взгляд стал другим. Что-то случилось?
– Ну что могло со мной случиться?!
– Как всегда, не хочешь говорить, – вздохнула мама.
– Все нормально! А у тебя… ничего не обычного не было? Я имею в виду, там, на Валдае, ничего странного не произошло?
– У Виталика, твоего двоюродного брата, мопед угнали.
– А больше ничего?
Мама пожала плечами и пошла на кухню жарить котлеты.
Кушнер взял у какого-то своего родственника «Москвич-2140», и мы втроем с Ингой поехали на Финский залив. Я советовал Мишке пригласить какую-нибудь девушку, но он отказался. Пока мы с Ингой гуляли по пляжу и фотографировались, он развел костер и принялся готовить шашлыки. Мясо, замаринованное им по старинному семейному рецепту, получилось отменным. Мишка выпил стаканчик вина и больше к спиртному не прикасался, так что мы с Ингой на пару уговорили две бутылки «Ркацители». Она захмелела и ушла в машину, чтобы подремать, укрывшись нашими куртками.
Недалеко от нас большая компания играла в волейбол. Я напросился в одну из команд, более слабую по составу, и активно включился в игру. Я был в ударе. Я отбивал совершенно невозможные мячи, делал красивые передачи и заставлял противников бестолково метаться по всей площадке в попытках отразить мои подачи. Мы победили с разгромным счетом. Парни качали меня на руках, девчонки хлопали и визжали. Отказавшись от стакана коньяка, я побежал к Инге, которая проснулась и сидела, свесив ноги из машины и кутаясь в мою куртку.
Я чувствовал себя свободным и сильным.
– Как тебе моя игра? – я присел перед Ингой на корточки.
– Ты был лучше всех, – она взъерошила волосы у меня на затылке. – Ты – мой сказочный принц.
– Потому что я работал в «Сказке»?
Она улыбнулась. Я сжал ее холодные руки. Кушнер озабоченно дул на угли, чтобы приготовить последнюю порцию шашлыка, и делал вид, что не смотрит на нас. Я чувствовал его ревнивый взгляд и не мог отказать себе в удовольствии, представляя, как бы он хотел оказаться на моем месте.
Нет, Мишенька, не окажешься. Каждому – свое. За победу надо бороться, она с неба не падает…
– Сказочный – потому, что появился в нужный момент и защитил. Я думала, в жизни так не бывает!
Я положил голову
