class="p1">Я чуть сместился, еще больше прикрываясь Холоновским:
– Стреляй. Германа ранишь, гостей напугаешь, а меня все равно не зацепишь. Давай, джигит хренов. Валяй!
Левой рукой Муса снял и бросил на пол очки. Надеялся, что я отвлекусь? Или у него хорошее зрение и очки он носил только для форса, а теперь они стали без надобности?
– Убери пушку, – внятно приказал Холоновский.
Он стоял ровно, не дергался и старался сохранять спокойствие. Это у него получалось.
Муса поставил курок на предохранительный взвод и засунул ТТ за широкую резинку спортивных штанов. Накрывать его сверху курткой не стал, оставил ее подвернутой, чтобы быстрее выхватить ствол, когда представится возможность меня продырявить.
– Что дальше? – спросил Холоновский.
– Пусть он заберет Петрова и выйдет, – я специально назвал Петрика по фамилии, чтобы подчеркнуть свою осведомленность, – а мы с тобой поговорим.
– Хорошо. Ты все слышал? – вопрос Холоновского адресовался Мусе.
Вместо ответа Муса накрыл пистолет полой куртки, взял Петрова за щиколотки и выволок в коридор. Пинком ноги закрыл дверь, и мы остались с Холоновским вдвоем.
– Может, отпустишь? Я даю слово, что не стану ничего делать.
– Слишком уж хочется тебе шею свернуть.
– Так сворачивай, в чем проблема?
– Ты знаешь, кто я?
– Теперь догадался. Отпусти меня, мы сядем и нормально поговорим. Обещаю, что не стану ничего делать. Без моей команды они тоже не дернутся.
– Где ключ от двери?
– Замок не работает, где ключ – не знаю.
– Ну! – Я встряхнул его и чуть придушил.
– Честно, – прохрипел он.
Я подвел Холоновского к стене и заставил встать на колени, после чего обыскал. В карманах пиджака оказались толстый бумажник, паспорт и ключи от машины. Я бросил все это на письменный стол.
– Теперь руки на затылок, голову опустить. Шевельнешься – получишь.
Холоновский подчинился. Я попятился от него, не сводя взгляда с двери. Наступил самый опасный момент. Если Муса смотрит в скважину, у него может появиться соблазн решить проблему с помощью пистолета. Сейчас меня никто не прикрывает, а с расстояния в пять метров промахнуться тяжело. Но я надеялся, что он не рискнет открыть стрельбу в присутствии стольких свидетелей.
Я передвинул письменный стол ближе к двери, поднял опрокинутый стул, взял и поставил напротив него еще один. Так мы с Холоновским и сели: напротив друг друга, между столом и стеной, он – спиной к двери, я – спиной к окну.
Он потер шею и посмотрел на меня. Взгляд у него был такой, будто он, а не я являлся хозяином положения. Что и говорить, крепкий противник. Такие вызывают уважение. И проиграть такому не стыдно. Только мне проигрывать сейчас никак нельзя.
Сколько времени пройдет прежде, чем Муса вычислит, что я пришел сюда с Кушнером? И как он после этого станет действовать? Предложит обменять Кушнера на Холоновского? Не повезло Мишке…
– Я готов, Константин Андреевич, выслушать ваши требования, – перед словом «требования» он сделал едва заметную паузу.
– Я хочу одного: чтобы вы отстали от меня и от Инги. Мы не мешаем вам, вы не лезете к нам. Вот и все. Мне наплевать, за что вы убили Добрынина. Но если мы не договоримся, я это выясню. Я и сейчас знаю достаточно много, а если еще постараюсь, то буду знать все досконально.
– И что вы сделаете после этого? Обратитесь в милицию?
– Не обязательно. Хотя милиция очень бы заинтересовалась вашей компанией…
Холоновский снисходительно улыбнулся.
Я назвал фамилии нескольких людей, авторитетных в криминальных кругах. Мне приходилось пересекаться с ними по спорту. Друзьями мы, конечно, не стали, но теоретически я мог бы обратиться к ним за помощью.
– Вы забыли Мастера, Константин Андреич. По-моему, с него следовало начать. И им же закончить. Все остальные, кого вы только что перечислили, вряд ли подпишутся… Я не прав?
– Это можно проверить.
– Хорошо, согласен, оставим пока этот вопрос. Итак, вы не станете обращаться в милицию, а постараетесь с помощью знакомых причинить мне максимум неприятностей. Я правильно понял?
Мне не нравился его тон. У меня возникло тягостное ощущение допущенной ошибки. Я уверенно кивнул:
– Правильно! А начать можно было бы с твоего друга Мусы. В Латвии его бы очень многие хотели увидеть. Как в Комитете государственной безопасности, так и друзья осужденных по тому старому делу.
– Если бы КГБ хотел его найти, то давно бы нашел. Муса ни от кого не скрывается, живет по своим документам, в том месте, в котором прописан. Вы помните, сколько прошло времени после процесса? Четыре года! Половину осужденных давно выпустили на свободу, и, уверяю вас, Константин Андреич, у них достаточно важных дел, кроме того, чтобы искать встречи с Мусой, тем более, что ничего плохого он им не сделал…Ладно, не будем тянуть время. Ваша позиция мне понятна, пришло, наверное, время мне открыть свои карты. Может быть, я чего-то не учел, но мне кажется, мои козыри на два порядка посильнее, чем ваши. Только, если можно, я бы хотел сначала один вопрос прояснить. Ответите?
– Смотря какой вопрос.
– Вот вы мне так шею профессионально сдавили… На самом деле, собирались прикончить или так, блефовали?
Точного значения слова «блеф» я не знал, и, видимо, на моем лице отразилось непонимание.
Холоновский коротко кивнул и продолжил:
– Если бы Муса начал стрелять, или отказался выйти, или позвал бы к себе на помощь кого-нибудь – ты бы меня задушил?
– Если бы он начал стрелять, то попал бы в тебя. А потом я отобрал бы у него пистолет и ушел.
– Через окно? Или по коридору, мимо двух десятков свидетелей?
Я осторожно выглянул в окно. Увиденная картина меня не обрадовала. В старом фонде высокие потолки, так что здешний третий этаж соответствовал нормальному пятому. Разве что по водосточной трубе попробовать слезть – но у нее был такой вид, что она не выдержала бы, по-моему, и веса кошки.
Я пренебрежительно усмехнулся:
– С моей подготовкой спуститься отсюда – раз плюнуть.
– Понятно. Я получил ответ на свой вопрос. Вы очень импульсивны, Константин Андреич, и слишком надеетесь на свои спортивные навыки. На ринге вы бы сделали из меня отбивную, но по жизни мы находимся в разных весовых категориях. До тяжеловесов далеко нам обоим, но если я соответствую где-то среднему весу, то вы – легчайшей весовой категории. И еще. По календарю я старше вас на четыре года, а по жизненному опыту – на пятнадцать. Вы думаете, что контролируете обстановку? Напрасно! Это я ее контролирую.
– Я могу свернуть тебе шею, и ты не сможешь больше ничего контролировать.
– Спорный вопрос. Может, вы успеете это сделать, а может, Муса вас быстрее пристрелит. В любом случае, обезглавить организацию – не значит прекратить ее деятельность.
Организацию?! У Холоновского мания величия, или тут действительно окопались контрреволюционеры-диссиденты, последователи славного дела утонувшего Валдиса? Тот выступал за свободу Литвы, а эти за что? За Советский Союз без Прибалтики?
– Допустим, вы убьете меня и сможете скрыться. Что потом? В течение суток вас поймают, через месяц осудят, через полтора месяца расстреляют. Кому от этого станет лучше? Вашей матери? Инге? Кому?
Холоновский помолчал. Было видно, что он начинает сердиться. Страх, что я могу свернуть ему шею, давно миновал. Похоже, он не только чувствовал себя хозяином положения – он им действительно был. Я пожалел, что напал на него. Мне не оставили выбора – тем хуже для них? Глупости! Надо было вырубить Мусу, хватать
