вынешь да спросишь, как быть, – Он и ответит.
Или вот сердце твоё: спросишь – и скажет,
как тебе жить-поживать-не-ошибиться,
ибо в соседстве с Творцом станет однажды
мудрым и сердце твоё, глупое сердце.
Всякому плоду – созреть, всякой тревоге -
стать долгожданным вином, неторопливым:
взял, пригубил и сказал терпкое слово,
и – закружились земля, небо и время.
Ах, закружились они в маленьком круге -
в круглом окошке твоём, в камешке полом:
и закружился Творец вместе со всеми,
и закружилось твоё мудрое сердце.
2004
* * *
До свиданья, город Лёйт!
Мы отправились в полёйт,
мы давненько не летали…
до свиданья, город Лёйт.
Город в инее зари
серебрится изнутри,
словно оттиск на металле
или древний палимпсест.
…нам бы взять бы и присесть
да сравнить бы то, что есть,
с тем, чем были мы богаты, -
только мы уже летим.
Ветра свист необратим,
и рассеялось, как дым,
наше милое когда-то
в этой солнечной земле.
Горстка пепла на крыле,
а поодаль на метле
наша старая соседка -
Ностальгия, чёрт возьми!
Она с нами, как с детьми,
она машет нам плетьми,
у неё с собою сетка
с нашим прошлым небольшим.
Впрочем, Бог с ним: мы спешим,
ибо в нас несокрушим
дух… кого бы? – самолёйта!
Полетели, самолёйт…
Мы поправим на лету
эту крышу, и вон ту,
и кривую башню Лёйта…
До свиданья, город Лёйт!
2004
ТРИ НОРВЕЖСКИХ СТИХОТВОРЕНИЯ
Торулъфу Гангосэттеру
1
Тут у каждого есть тропочка
вдоль оттаявшего бережка:
у тебя за душой – щепочка,
у меня за душой – перышко.
И пока мой пыхтит паузник,
только здесь тебя и – видели:
ты построишь себе парусник
и умчишься на нём в Индию.
Оплывает в огне олово,
проплывает в окне зарево -
философия дня нового,
философия дня старого.
Но, пока я ловлю истину
и сражаюсь с твоих – сотнею,
ты прилаживаешь на стену
карту звёздных небес летнюю:
и одна там звезда – родинка,
а другая звезда – ладанка,
и твоя там судьба – выдумка,
и моя там судьба – выдумка.
Ибо нету ни в чём точности,
и никак не суметь вывести
ни твоей, ни моей вечности
из твоей и моей повести.
2
Ты говорил мне о Небесных Силах.
И на твоих на пастбищах весёлых
гуляли разноцветные стада -
они туда гуляли и сюда
и пели изумительные песни,
и эхо откликалось им в горах,
и тучка, хоть неслась на всех парах,
вдруг стала и призналась:
Только свистни -
я тут же упаду к твоим ногам,
как падаю лишь под ноги богам.
И всё тебе на свете отвечало,
и некий строгий дух играл на челло -
сперва крепясь, но наконец смычком
размазывая слёзы по щекам.
Такой был, значит, день.
И вслед за этим
ты – как-то невзначай совсем – заметил:
«Пора менять светила», – и сменил,
побрызгавши из баночки чернил
на небосвод.
Теперь одна луна лишь,
сияла мирозданья посреди.
И я сказал, прижав луну к груди:
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь!
3
Два напитка кроткой крепости
пахнут лесом и водой -
Торульф, Торульф, что за глупости
в голове твоей седой!
Всё б тебе на свете смешивать,
всё бы путать… да латать
тёмной горечью – насмешливость
и проклятьем – благодать,
всё б тебе морочить публику,
сбросив голову долой -
давши всласть седому облаку
порезвиться над землёй!
Бог с тобой… твои чудачества,
окрылённые тоской,
обирают душу дочиста -
ну куда ж теперь с такой?
Ей не встретить собеседницы
в чужедальней стороне,
босоножке, нищей всаднице
на соломенном коне.
Сколько память ни отряхивай
и с изнанки ни смотри -
Торульф, Торульф, шут гороховый,
вечно прячется внутри:
вдруг помашет серым пыльником
и прошепчет слышно чуть:
«Всё равно вернёшься – маленьким -
ты сюда когда-нибудь».
2005
ДОРОГАЯ ПИПЕЛОТА
Вот дойдёшь до поворота
и, как прежде, на причале
Дорогая Пипелота
невзначай пожмёт плечами:
«Дорогая Пипелота» -
это маленький корабль
из породы Полполёта,
из породы Не Пора Ль.
В этом городке немецком,
в моей жизни неуместном,
я не то чтобы влюбился,
напевая мысли Бисли,
но переживаю что-то
вроде трепета, пока
Дорогая Пипелота
так беспамятно близка.
На ней длинная горжетка
(как я это понимаю)
и надвинутая шатко
шляпка с алой бахромою,
и сияет позолота,
и звенит её браслет -
Дорогая Пипелота,
девочка преклонных лет!
Нам не быть, конечно, парой
с этой дамой эфемерной:
я и сам немножко старый
и уже довольно смирный -
но смотрю вполоборота,
как флиртует на лету
Дорогая Пипелота
с кем ни попадя в порту!
* * *
Я верю в тебя, я верю в него, я верю в неё -
я верю во всё вообще, в любое враньё,
в любое жнивьё – как в продолженье семян,
в любое старьё – как в начало всех перемен.
А что у кого на сердце или в горсти -
так этого, стало быть, лучше не знать, прости.
Сорока ли, галка ли принесла на хвосте
алмазное семечко – дай ему прорасти.
Неправды плоды горьки, да не горше слёз -
о том, что имело сбыться, да не сбылось,
о том, как однажды гнали уже взашей
из райского сада, от дерева Не Вкушай.
Пойдёмте-ка по миру – утром, пешком, дождём!
Кто на слово верит, тот словом и ограждён,
тому и наградой слово – липовый мёд,
которым помянут тебя, когда всё пройдёт.
И станет потом ходить по земле молва,
с земли подбирая пустые твои слова,
и снова очнутся слова беспечные те -
у галки ли, у сороки ли на хвосте.
С хвоста упадёт перо – и взойдёт росток,
начнёт тянуться куда-нибудь на восток:
и будет сперва побег такой небольшой,
а после побега – дерево Не Вкушай.
2004
* * *
Так бывает, когда торгуют мимозами и гвоздикой
и когда у пёстрых базарчиков копенгагенских майя
жизнь-злодейка ведёт разговоры с судьбой-индейкой,
не сказать чтоб при этом любя её или хотя б понимая,
и когда смысл сущего, разносимый по перекрёсткам
продавцами пуха и праха, умещается на записке,
и когда голопузые барышни с акцентом галапагосским
за собой приглашают в рай под названием Этоблизко,
и когда ветерки начинают внезапно тащить с таганов
раскалённый миндаль и швырять его на мостовую,
и когда из распахнутых кирх вылетают вздохи органов
и разят тебя в сердце, проделывая небольшую кривую,
и когда потрясающее количество компактных японцев
куролесит по всем канальчикам на водных трамваях -
воскресает внезапно из мёртвых Великий Принцип
единения с человечеством…
Так оно и бывает.
Впору только податься куда-нибудь в качестве волонтёра,
проповедуя мир-вам на языке свихнувшейся канарейки!
И становится неразличимой русская клавиатура,
ибо недолговечны они, эти пластиковые наклейки.
* * *
Эта песенка по-русски… – хромая,
заблудившаяся в городе птица:
тем, что есть в моём тяжёлом кармане,
за неё, пожалуй, не расплатиться.
У меня в кармане мятая пачка
с сигаретами и мятая тучка
да весёлая зелёная тачка,
развозившая по детству орехи.
У меня в кармане мятная жвачка
и однажды пересохшая ручка,
что сто лет назад писала весёлым
серебром хоть по стеклу, хоть по ткани.
У меня в кармане сальная свечка,
у меня в кармане конь и уздечка
и дурацкая такая привычка
приходить, на три часа опоздавши,
и сошедшая с путей электричка,
и загадочная некая штучка
под названием колечко-малечко
и… минутку! – выходи-на-крылечко.
А поверх всего – тяжёлая точка,
придавившая летучую память -
память, в частности, о том, сколько стоит
эта песенка по-русски, по-детски.
2004
* * *
Разобравшись и с обетами, и с долгами:
здравствуй тебе, праведница и датчанка,
середина жизни, обещанная богами,
терпковатая марципановая начинка,
полоса везения – крупного винограда
на добротных фурах в направлении винодельни,
полоса скитания – мелкого гонорара:
от кафе до ближнего питейного заведенья,
вереница опасных, но несложных капканов,
упражнения в икебане и оригами,
радость обнаруженья простых законов,
управляющих жалко что не тобой – другими,
предпочтение фокусникам танцоров и акробатов,
избегание случаев слишком прямой наживы,
рисование на прибрежном песке атрибутов
императорских – скажем, скипетра и державы…
Облака, ракушки, морская лёгкая пена -
в совершенной памяти больше нет ни соринки,
то есть, помнишь ещё свирель тростниковую Пана,
но уже забыл имя нимфы Сиринги.
2005
БОЛЬШАЯ ЖРАТВА
А на самом-то деле совсем я не прав,
