— Возьмите, пусть работают. Черт с ними. Не хотелось, да ладно.
Папахин знал, что среди уволенных, в основном, были социал-демократы и сочувствующие им рабочие. Он был рад, что они возвращаются на работу, но не мог понять, почему Петчер решил всех их направить на Смирновскую шахту. Он попытался выяснить истинную причину такого решения.
— Мне хотелось бы узнать, господин Петчер, что заставляет вас принять этих людей на работу? Ведь вы их только что уволили. Не лучше ли этого не делать?
Англичанин развел руками:
— Теперь не могу. Я дал обещание Жульбертону. Англичане не могут нарушать своего слова.
— Простите, не пойму: причем тут Жульбертон и ваше слово?
Петчер старался не смотреть на собеседника.
— Вы говорите, господин Папахин, что вам непонятно, почему я это делаю? Значит, придется объяснить вам, что значит данное мною мистеру Жульбертону слово.
Он поудобнее уселся в кресло, закурил сигару:
— Томас Жульбертон принадлежит к революционно настроенным людям Англии. Сам он выходец из шахтеров и, как видно, поэтому страстно болеет за рабочих. Вот и теперь, узнав об увольнении, Томас сейчас же начал настаивать, чтобы я снова вернул шахтеров на работу. Вначале я не соглашался, но его поддержали приехавшие с ним англичане, и мне пришлось согласиться… Правда, это не вяжется с интересами хозяев завода, но что же делать? В жизни бывает всякое. Пусть будет так, как пожелали мои соотечественники. Томас считает возможным снять запрещение на производство работ на третьем горизонте Смирновской шахты. По его мнению, опасность там миновала. А поскольку рабочие третьего горизонта были распределены по другим участкам, он предлагает направить туда всех уволенных…
— Такое решение будет совершенно правильным, — согласился Папахин. — На третьем горизонте никакой опасности для рабочих не было. О неверном решении мистера Жульбертона я вам докладывал. К сожалению, вы со мной не согласились.
— Не будем об этом спорить, — примирительным тоном предложил англичанин. — Осторожность никогда не мешает. Я не хочу, чтобы в наших шахтах убивало людей. Если вы считаете, что на третьем горизонте и тогда не было опасности, то сейчас мы гарантированы дважды. Я верю этому.
«Черт его знает, — уходя из конторы, думал Папахин. — Или он пронюхал о готовящейся забастовке протеста или, действительно, послушался Жульбертона? Возможно, и то и другое… Неужели у Жульбертона это искренне? Что будешь делать, не нравится он мне — и баста. Даже и сейчас не могу решиться поговорить с ним откровенно».
Задумавшись, Папахин не заметил вышедшего из-за скалы Шапочкина.
— Что, добрый молодец, не весел, что буйну головушку повесил?! — весело приветствовал товарища Валентин.
Трофим крепко пожал протянутую руку.
— Извини, замечтался трохи. Слона, и того не заметил.
— А я тебя еще вон откуда высмотрел, — он показал на дальний пригорок. — Как кстати ты подвернулся. Пойдем, провожу. Важные новости есть. Вчера в клубе собрание было, — шагая рядом с Трофимом, рассказывал Шапочкин. — Меньшевики собрались, обсуждали вопрос о роспуске партийной организации. Послушал бы ты, что только они говорили. Ох и мерзавцы!
— А из наших кто был на собрании? — с тревогой в голосе спросил Трофим Трофимович.
— Я с Виктором и еще несколько человек. Случайно попали. Они ведь собирали только тех, кто им нужен был.
— Как и полагается делать предателям и раскольникам. Это даже и не удивительно. Сволочи! — выругался Папахин.
— Вначале, для отвода глаз, хотели обсуждать вопрос о привлечении в партию рабочих, а на самом деле начали нам косточки перемывать. Большевики, кричат, оторвавшись от народа, замкнулись в своей скорлупе, а рабочих, мол, бросили на произвол судьбы. Девятьсот пятый год вспоминают. Хватит, говорят, держаться за ноги покойника. Пора приспосабливаться к новым условиям.
— Вот-вот, — зло усмехнулся Папахин. — Это у них и есть главное. Ликвидировать партию и приспособиться к буржуазии и царскому правительству. Больше им ничего и не надо. Троцкий, Дан, Аксельрод. Это их песни. Небось о положении уволенных рабочих не говорили?
— Говорили только мы с Виктором, а их это вроде и не касается. Это, говорят, совсем другое дело. Его, мол, нужно обсудить отдельно. А председатель даже пытался лишить нас слова. Вы, кричит, не сбивайте нас: мы хотим решить вопрос об организации массовой трудовой партии… А вы размениваетесь на мелочь.
— Кажется, и не много их, а вредят на каждом шагу.
Собрание надо провести и всыпать им так, чтобы чертям тошно стало.
На развилке дорог, идущих на шахту и к рабочим баракам, друзья остановились. Трофим Трофимович рассказал Валентину о намерениях Петчера направить к нему уволенных.
— Ты ведь тоже из таких, значит, и тебя туда, — пошутил Папахин. — Как будто это и хорошо, а на сердце — словно кошки скребут.
— Ну, это ты, пожалуй, зря. Я, например, ничего особенного тут не вижу. Просто англичанин передумал. Временная уступка. Вот и все.
Папахин упрямо покачал головой.
— Хорошо, если это так. Дай боже. Но я не верю ни одному его слову.
Глава двадцать шестая
Маркшейдер Геверс приехал на Смирновскую в начале второй смены. Ничего не сказав Папахину, он вместе с Жульбертоном спустился на третий горизонт. Никогда не отстающий от Жульбертона Алеша, освещая дорогу, внимательно прислушивался к разговору англичан. За месяц работы с Жульбертоном он запомнил лишь несколько английских слов. По привычке относиться ко всему со вниманием, он прислушивался к их разговору.
Англичане осмотрели все выработки третьего горизонта и вернулись в штрек северного направления, самый большой На этом горизонте. Здесь Геверс произвел наметку забоев.
Несмотря на тесноту в забое, он решил вести работы в две смены — так, чтобы все сто двадцать человек были сосредоточены именно здесь. Конечно, это затруднит уборку руды и породы и подвозку крепежного материала. Но англичанина это не беспокоило.
Закончив наметку, Геверс занес схему забоев в свою записную книжку и, бормоча что-то себе под нос, направился к выходу.
— Самое подходящее место — вот здесь, — не дойдя метров десять до крестов спряжения полевого штрека, кивком головы указал Геверс.
— Да, пожалуй, — согласился Жульбертон. — Сколько, вы считаете, нужно скважин?
— Лучше будет пять. Нет, шесть, — оглянувшись на Алешу, поправился Геверс. С этими словами он указал на две точки в потолочине и по две точки по бокам. — Кладите патронов сто…
— Не беда, если я добавлю еще столько же. Для такого дела не жалко и двухсот.
— Нельзя, — холодно возразил Геверс. — Вы разрушите двор и выведете из строя весь горизонт.
Жульбертон настаивал на своем. Геверс не уступал. Между англичанами начался спор.
— Чего их черт берет? — поднимая вверх лампу и заглядывая в глаза спорящим, спрашивал себя Алеша. — Расквакались, как селезни, того и гляди, подерутся.
Втайне Алеша был уверен, что Жулик — так он сокращенно называл своего начальника — непременно опять взрывать хочет. «Шибко грохотать любит, — ухмылялся Алеша, — хлебом не корми!»
Но и сам он больше всего на свете любил этот грохот взрывов. Каждый раз по приходе на шахту они шли к запальщику, брали у него тридцать, сорок, а иногда и больше патронов динамита, капсюли, шнур и спускались в шахту. Делалось это в ночную смену, когда работы в шахте не производились.
В одном из заброшенных забоев у Жульбертона была своя кладовая. Алеша не маг понять, для чего англичанин оставлял здесь часть динамита, капсюлей и шнура.
Еще днем в пустых, не забитых породой забоях они бурили несколько скважин.
Алеше очень хотелось узнать секрет зарядки этих скважин. Подавая патроны, он всегда обнаруживал, что Жулик каждую скважину заряжает по-разному, в зависимости от ее глубины и положения. В одну скважину клал динамита больше, в другую — меньше. В одной скважине патроны были перемешаны с капсюлями, в другой нет.
— Эксперимент, — поднимая вверх указательный палец, объяснял Жульбертон удивленному и недовольному Папахину. — Мы добьемся, что выработанные забои будут забиваться породой посредством взрывов.
— А кому это нужно и для чего? — возмущался Папахин.
— О, — еще выше поднимая указательный палец, тянул англичанин. — Вы не понимаете. Это очень важное дело. Проблема науки.
Слушая такие доводы, Папахин возмущался и старался доказать англичанину, что это совершенно ненужное и на практике неприменимое дело; Но тот упрямо стоял на своем и, несмотря на протесты, ежедневно производил в шахте взрывы.
Папахин решил пожаловаться Геверсу и Петчеру, но те отнеслись к экспериментам Жульбертона благожелательно.
