«Он! Тот самый на крыльце тогда стоял. Эх! Только и знает, что людей бить».
Хотя Алеша весь дрожал и сердце его замирало, он не побежал сразу, как тогда с площади, а надвинув на лоб фуражку, медленно пошел к двери. Алеше до слез было жалко безвинного старика. Выйдя из вокзала, он пустился во весь опор к ельнику.
— Пьяные, говоришь? — переспросил Ершов, выслушав сообщение Алеши.
— Пьяные в стельку.
— Ну, это полбеды, теперь каратели в каждом поезде сдут. Лучше уж с этими пьяными.
Ершов тепло распрощался с Алешей.
— Ну, сынок, может, и не придется нам увидеться, только помни и верь: придет свобода. Не будет тогда на нашей земле ни чужаков, ни своих кровососов…
Есаул и еще какой-то в штатском оказались в том же вагоне, что и Ершов. Ночью есаул проснулся. Поднявшись, он долго возился и, как видно, обращаясь к кому-то из своих, сказал:
— Чертовски болит голова, опохмелиться бы, что ли?
— Если хочешь, у меня есть, — ответил сосед есаула.
— А ты будешь?
— Нет.
— Зря.
— Зря делаешь ты, а не я.
— Обо мне не говори. Я должен пить.
— Я тоже пил, а теперь вот только иногда… Немного…
— Сравнил божий дар с яичницей. Кто ты, а кто я?
— Какая разница? Тебе тоже пора за хозяйство браться.
Затем за перегородкой замолчали. Что-то булькнуло. Есаул, как видно, тянул водку прямо из горлышка. Потом сказал:
— Жаль только, что спят кругом. А то бы я целый час хохотал… Скажи, кто же тогда, по-твоему, евреев и коммунистов на тот свет отправлять будет? Уж не ты ли?
— Нет, я таким делом заниматься не буду.
— То-то же. А я чувствую, что теперь буду заниматься им всегда. Без этого и интересу нет в жизни.
— Звериный инстинкт.
— Не знаю. Но стрелять и карать я готов по двадцать часов в сутки. Я ведь давно начал… Сразу, как только почувствовал, что они до нашей земли добираются, закипело во мне все. Перевернулось. — Есаул скрипнул зубами. Стукнув пустой бутылкой, продолжал:
— Бросил я тогда все и в карательный подался… Командиром меня скоро назначили… И не ошиблись… Поработал на славу… Рука не дрожала…
— Знаю. Гремел на всю округу.
— Да! Гремел. Не одну тысячу перепорол, немало в тюрьмы, кое-кого и подальше отправил. И сейчас еще неплохие дела делаем. Многим не поздоровится.
— А толку-то, их не меньше, а все больше становится…
— С этими тоже справимся. Да! Да! Справимся. Обожди, не такое еще сделаем. А ты говоришь: хозяйством…
Ершову не спалось. Он поднялся. В окнах замелькали огни. Вдруг вагон сильно качнулся, дернулся, запрыгал по шпалам и быстро повалился набок.
Очнулся Ершов в незнакомом помещении. Голова и левая рука были забинтованы. В углу, рассматривая в книге картинки, сидел жандарм. Заметив, что Ершов пришел в чувство, он лениво поднялся и, как давнему знакомому, сказал:
— Ну, вот и порядок. Повезло тебе, можно сказать.
Благодари бога, что борода отклеилась. Иначе бы в больницу так скоро не попал. Кровью истечь бы мог. А впрочем, — добавил он с усмешкой, — тебе ведь все равно. Так и так — крышка.
Глава двадцать третья
— Вы не можете себе представить, мистер Темплер, как трудно здесь работать. Нет, мы еще не знаем этих русских.
Не знаем, — с явным оттенком досады повторил Петчер, и голос его задрожал. — Это какие-то особые люди. Они сов сем не похожи на жителей наших колоний. Если там для порядка требуется только плеть, то здесь, кроме плети, нужна еще и винтовка. Да, да, винтовка и… беспощадное сердце. Вот непременное условие, при котором мы можем достичь в России своей цели.
Темплер по-прежнему молчал.
— Я редко соприкасаюсь с этими свиньями, — брезгливо морщась, продолжал Петчер. — Но там, где необходимость заставляет это делать, я всегда чувствую, как глубоко они нас ненавидят. Ненависть этих варваров проявляется везде, даже в покорности отдельных лиц. В Лондоне этого, конечно, не замечают, — с огорчением вздохнул Петчер. — Поэтому там многого и не понимают. Даже дядя мой, и тот снова требует снижения расценок, восстановленных мною под страхом смерти. Я прямо говорю вам, что боюсь это сделать…
Чтобы не сказать лишнего малознакомому человеку, Петчер замолчал и стал ждать, что скажет Темплер. Но тот, насупившись, продолжал молча ходить по кабинету. Казалось, к затеянному разговору он не проявляет никакого интереса и озабочен чем-то совсем другим. Такое безразличие к столь важному вопросу Петчеру не нравилось. Но соблюдая вежливость, он ничем не проявил своего недовольства и после минутного молчания продолжал:
— Хорошо еще, что здешнее правительство во всем идет нам навстречу. Иначе, уверяю вас, любезный Темплер, — русские рабочие давно бы выгнали нас отсюда. Стоит только послушать, что говорят вожаки здешних бунтовщиков. Петчер вздохнул, поднялся на ноги и, стараясь усилить смысл сказанного, продолжал:
— Сейчас Россия представляет собой что-то вроде нагревающегося парового котла. И мне ясно, что если кочегар не сумеет своевременно дать пару выход, котел взорвется и вдребезги разнесет своих хозяев, а заодно и нас.
Только теперь, после этих слов, Темплер замедлил шаг, тяжело опустился на диван, неуклюже подобрал ноги, постучал пальцем по боковой стенке дивана и недовольно посмотрел на собеседника:
— Вы меня удивляете, мистер Петчер, — возразил наконец Темплер. — Ваша жалоба на Россию и на русских необоснованна. В России, позвольте доложить, существует самодержавие и его опора — помещики и капиталисты. Этот строй дает нам полную гарантию того, что можно добиться здесь своих целей, так как в наше дело втягивается все больше и больше важных русских лиц, в том числе и особ царской фамилии. Наши планы, должен вам сказать, в отношении России реализуются вполне успешно. Даже лучше, чем в некоторых британских колониях.
— Но я боюсь, мистер Темплер, что вы не учитываете опасности со стороны русских революционеров.
— Позвольте доложить вам, — раздраженно ответил Темплер, — что нами все это учтено. Мы принимаем сейчас меры, чтобы помочь русским властям перейти от массовых репрессий к полной ликвидации революционеров.
— Все это, мистер Темплер, прекрасно! — вскакивая, воскликнул Петчер. — Если хотите, даже больше, чем прекрасно. Но когда же это будет?
— Не торопитесь, — стремясь успокоить собеседника, тихо продолжал Темплер. — Всему свое время. Это не мяч, который одним ударом можно выбросить с поля, это сложная война умов. Нет сомнения, что английский ум окажется более гибким, и мы, в конце концов, станем полными хозяевами всего, что здесь есть.
— Так и должно быть! Однако, черт их знает, этих русских. От них можно ожидать всего. Когда я ехал на Урал, у меня были прекрасные планы. Казалось, все учтено, все предусмотрено. Но случилось так, что даже небольшая группа здешних крикунов неожиданно расстроила все. И представьте себе, эти мерзавцы до сих пор остались безнаказанными.
— Это ваша вина. При умелом подходе вы несомненно могли бы не только наказать, но и уничтожить большинство своих противников.
Управляющий недоуменно посмотрел на гостя, а тот, что-то припоминая, глядел на стоящий на столе графин с искрящимся в нем коньяком.
— Я очень прошу вас, дорогой Темплер, не откажите в совете… Скажите, как это можно сделать? Я ведь совсем не имею в таких делах опыта.
Темплер деланно рассмеялся:
— Но я надеюсь, что этот опыт к вам со временем придет. А пока я могу, пожалуй, поделиться своим. Кстати, — он понизил голос, — разве вы сами не знаете, что бывают, например, случаи, когда неожиданно взрывается динамит, лопаются паровые котлы, рвутся канаты, сходят с рельс и падают под откос поезда, стреляют невидимые револьверы. Да мало ли что бывает, — он загадочно улыбнулся. — Для этого нужны только хорошие помощники. Об этом я как раз и позаботился и привез вам десять человек. Это вполне надежные парни.
— В самом деле! Ведь это так просто. Главное, бунтовщики даже не будут знать, кто их убивает. Действительно, отличная идея и отличный совет! По такому случаю, дорогой мистер Темплер, нам не грех и выпить по стакану русского коньяка. — Он наполнил стаканы и громко, как будто их было не двое, а человек двадцать, воскликнул: — Да здравствует самая могучая и всепобеждающая английская нация!
Гость поднял стакан:
— За ваши успехи, мистер! Вы тайный уполномоченный нашего правительства на Урале и в Сибири. Цените это доверие и никогда не забывайте о намерениях Англии до бесконечности увеличивать здесь свои приобретения. Знай те, — добавил он наставническим тоном, — что Урал и Сибирь — это русский золотой сундук, и ключи от него должны быть в наших руках. Завтра я уезжаю, — он опасливо посмотрел на дверь, — поэтому мне хотелось бы, мистер Петчер, обсудить с вами еще один важный вопрос…
