Гость поднял стакан:
— За ваши успехи, мистер! Вы тайный уполномоченный нашего правительства на Урале и в Сибири. Цените это доверие и никогда не забывайте о намерениях Англии до бесконечности увеличивать здесь свои приобретения. Знай те, — добавил он наставническим тоном, — что Урал и Сибирь — это русский золотой сундук, и ключи от него должны быть в наших руках. Завтра я уезжаю, — он опасливо посмотрел на дверь, — поэтому мне хотелось бы, мистер Петчер, обсудить с вами еще один важный вопрос…
Хозяин молчал, внимательно слушал собеседника.
— Руководители английской политики считают, — все тем же сухим и холодным полушепотом продолжал Темплер, — что назревание и подготовка большой европейской войны подходит к концу. Нет никакого сомнения, что нашими главными врагами на этот раз будут немцы. Естественно, мы хотим, чтобы Россия воевала на нашей стороне и несла на себе основную тяжесть предстоящей войны. Стремясь к полной победе над Германией, — мы будем вместе с тем добиваться максимального истощения России. Такова наша главная цель, о которой нельзя забывать.
Петчер пододвинул Темплеру наполненный стакан; ему все больше и больше нравился этот угрюмый, но энергичный представитель английской разведки. В его планах отражались многие думы самого Петчера. Оба они стремились обеспечить за Англией полное господство над этими, как они выражались, полудикарями — русскими, обладающими несметными природными богатствами.
Поднимая стакан, Петчер вопросительно посмотрел на своего собеседника.
— Что же могу сделать я, дорогой Темплер?
— Очень многое, — после молчания ответил тот. — Первая ваша обязанность — внимательно следить за ходом военных действий. В том случае, когда дела русских будут плохи на фронте, вы должны помогать им всеми имеющимися у нас средствами, поднимая при этом большой шум. И, наоборот, если их дела пойдут успешно, нужно всеми мерами тайно способствовать поражению русской армии. Учтите, я говорю с вами от имени и по поручению влиятельных лиц Англии, и это указание должно являться для вас законом.
— Не беспокойтесь, сэр, — потирая руки и не скрывая волнения, ответил Петчер. — Такие указания полностью совпадают с моими желаниями, и они будут выполнены.
Темплер порылся в кармане.
— Вот вам инструкция вашего дядюшки. — Он подал Петчеру аккуратно сложенную бумажку. — На жертвы и затраты не скупитесь. Они будут оплачены. Вам следует только вести их учет.
Петчер поднялся.
— Разрешите считать, дорогой Темплер, наш официальный разговор на том законченным. Сегодня проживающие здесь англичане должны хорошо, по-русски, выпить. Отныне начинается период ускоренного превращения Урала и Сибири в источник нового обогащения Британской империи.
— А вы, мистер Петчер, — перебил его Темплер, — являетесь руководителем битвы за полное завоевание этих богатств.
Собеседники весело рассмеялись и, покачиваясь от выпитого коньяка, прошли в столовую. Там уже собирались живущие на заводе англичане.
Глава двадцать четвертая
После беседы с Темплером Петчер на второй же день принялся оформлять покупку Ургинского урочища. Согласившись на продажу участка, министерство хотело соблюсти еще кое-какие формальности в Уфалейском лесничестве и из-за этого задерживало документы.
Чтобы ускорить дело, Петчер решил послать в Уфалей главного инженера.
Вручая Калашникову билет, начальник станции, как бы между прочим, сообщил, что вместе с ним, в этом же вагоне, едут помещик Якушев и заводчик Хальников.
Хальников приехал за пять минут до прибытия поезда. Справившись, где останавливается вагон, он сразу же пошел к месту посадки и, как только поезд остановился, первым шагнул на ступеньку вагона. В это же время во вторую дверь вагона начали грузить багаж Якушева.
Четыре носильщика вытаскивали чемоданы и баулы на перрон и передавали в вагон слуге. Слуга начальственно покрикивал:
— Говорю, вот тот, красный, давай, кожей обшитый.
Фибровый, тебе говорю! Фибровый и подавай.
Калашников стоял у окна и с интересом смотрел на эту возню с багажом помещика. В дверь то и дело вталкивались всевозможных видов и размеров чемоданы.
Время, положенное для стоянки поезда, прошло, а погрузка багажа помещика была еще только в разгаре.
— Давай паштеты! — кричал слуга, и в дверь вталкивалась громаднейшая корзина. — Потроха с яблоками и грушами тащи! — Ив дверь лезли сразу две корзины.
А по перрону в это время метался начальник станции, поминутно озираясь на станционную дверь. Прошло еще немало времени, прежде чем оттуда показался виновник этого волнения. Собственно, сначала в двери появился слуга, йотом расцвеченный пестрой одеждой дворецкий, затем выскочили четыре собаки, и только после этого показалась тучная фигура Якушева.
Проходя мимо начальника станции, помещик помахал хлыстом и, склонив голову, молча прошел к вагону.
Как бы в ответ на это приветствие, начальник вытянулся, взмахнул рукой и что есть силы закричал:
— Отправляю!
Вслед за пронзительным свистом раздался протяжный гудок паровоза.
К начальнику станции подбежал дворецкий, рядом запрыгали с хриплым лаем четыре собаки.
— Останови! Останови! Обалдел, что ли, мошенник?
Останови, тебе говорю! Багаж! Весь багаж оставили.
Но остановить поезд начальник станции теперь, если бы даже хотел, все равно не мог. Лязгнув буферами, вагоны дернулись и все быстрей и быстрей покатились вперед.
— Стой! Стой! — высунувшись в окно и размахивая руками, кричал перепуганный слуга. — Стой!
Выхватив из груды багажа какую-то корзину, один из грузчиков бросился было догонять вагон, но, не догнав, остановился у конца перрона и, не зная, что делать, растерянно проговорил:
— А я вам толковал, что не успеем? Так оно вот, значит, и получилось. Железка, она и есть железка. Свистнула, брякнула, и нет ее.
— Видели, что мерзавцы делают! — втискиваясь в вагон, захрипел Якушев, показывая хлыстом через плечо. — Погрузиться даже не дали. Сесть, как следует, не успел, и поехали. Почти весь багаж на станции остался. Ну, что это такое, я вас спрашиваю?
— Таков порядок, Илья Ильич. Он не виноват-с, — кланяясь и как бы извиняясь за начальника станции, ответил вышедший из купе Хальников. — График-с. Пришло время, значит, нужно отправлять, иначе с работы долой.
Якушев остановился, зло посмотрел на Хальникова, затем на Калашникова, вытянул губы трубкой и, надувшись, фыркнул.
— Вот как, понимаете, — он бросал уничтожающие взгляды то в сторону Хальникова, то в сторону Калашникова. — Порядок, значит, график дурацкий! А туалет, и покушать человеку в дороге, это что же, ненужное дело, что ли? Развели эту мерзость и сами, понимаете, мучимся. То ли дело — лошади. Куда хочу, понимаете, туда и еду. Как хочу, так и двигаюсь, что хочу, то и везу. Без этих дурацких свистков и графиков, понимаете.
— Нельзя, Илья Ильич, — с трудом пробираясь вдоль коридора, заваленного корзинами, говорил Хальников. — За границей теперь на лошадях совсем мало ездят. Техника… Быстрота…
— И чего только люди не выдумают, понимаете, чтобы себе хуже сделать, — продолжал возмущаться Якушев. — Техника? А кушать нечего, все на станции осталось, это что же, по-вашему, пустяки? Разве на лошадях так было бы? Все бы взяли. Все уложили и потом тихонько, помаленечку поехали бы. А заграницей вы глаза мне не тычьте. Я ее давно знаю и учиться к ним не поеду. Да и никто из порядочных людей не поедет. Это ихнее дело к нам ездить. Вот как, понимаете…
Издав опять какой-то неопределенный звук, Якушев вошел в купе, и на некоторое время в вагоне воцарилось молчание.
Только слуга, стараясь освободить заваленный проход, разбирал багаж и что-то ворчал себе под нос.
Усталый Калашников растянулся на диване. Его угнетала мысль, что едет с таким противным поручением. Возможность перехода Ургинского урочища в руки иностранных хозяев еще раз показывала всю нелепость русской политики в деле охраны своих природных богатств.
«Настоящие грабители, — устало думал Калашников. — Хватают все. Самое лучшее. Прибыли им… Прибыли! Помешались на прибылях».
В дверь постучали. Калашников неохотно поднялся. Вежливо кланяясь, слуга сообщил, что барин просит господина инженера на стакан чаю. Василий Дмитриевич не раз встречался с Якушевым, и ему не очень хотелось идти к этому высокомерному тупому человеку, но отказываться от приглашения было неучтиво, и он пошел.
Хальников пришел раньше. Он сидел против Якушева и то и дело почтительно наклонял голову в такт размашистым жестам помещика.
— А я вам что говорю, понимаете? — Кивком головы Якушев указал Калашникову на свободное за столиком место. — Как же мы можем без Америки или, скажем, без Англии? У нас серп только один, ну, положим, топор еще можно купить, а плуг железный — это уж к немцу надо обращаться. Самосброска — Диринг. Сноповязалка — Мак Кормик. Молотилка хорошая-. тоже американская. Все самое хитроумное у них делается. А нам без этого тоже вроде нельзя. Вот и приходится за иностранцами обеими руками держаться. А как же иначе? Ведь если разобраться, то ихние-то машины для каждого самостоятельного хозяина самые что ни на есть настоящие спасители будут. Не захочет, скажем, к примеру, мужик работать за положенную ему плату, ну и не надо. Машина одна за двадцать таких дармоедов сделает. А он походит, походит, голубчик, понимаете, увидит, что без него обходятся — и на колени. О цене уж и не поминает. Что дам, за то и работает. Вот как, понимаете, получается.
