от второго фургона, и я с облегчением понял, что это, похоже, обычный
человек. Он вошел в круг света, отбрасываемого костром. Обветренное лицо
с грубыми чертами и старым шрамом на правой щеке, чудом не задевшим
глаз, принадлежало человеку лет сорока пяти, немало, должно быть,
повидавшему в жизни. Он был коротко, хотя и неряшливо, обстрижен; нижнюю
часть лица обрамляла жесткая курчавая бородка.
— Гюнтер, — представился он, протягивая ладонь для приветствия
(почему-то левую). Я не одобряю обычай рукопожатия, тем паче с
незнакомцами — неизвестно, какую заразу можно подцепить таким способом -
поэтому просто коротко наклонил голову, одновременно покосившись на его
правую руку. Из рукава вместо кисти торчал железный крюк.
— Хозяин цирка уродов, — продолжал Гюнтер. Я уже и сам успел
догадаться, что представляет собой загадочный караван, а вот для Эвьет
услышанное объяснение, похоже, стало облегчением. Она опустила арбалет.
— Не думайте, сударь, сам я не из этих, — добавил владелец цирка,
от которого, конечно, не укрылся мой взгляд на его крюк. — У меня была
нормальная рука. Я ее потерял на войне.
— Да мне, в общем-то, неважно…
— Многим важно. Уродами-то они брезгуют. Вот и думают, что я сам
себе руку отрубил, чтоб за нормального сойти. Мол, лучше быть калекой,
чем уродом. Хотя калекам за их увечье подадут разве что из жалости, а
чтоб уродов посмотреть, народ платит из любопытства. Любопытство-то куда
посильней жалости будет… Но я свою руку на войне…
— Ладно, ладно, — перебил я. Что-то уж больно настойчиво он
убеждает меня в военной версии. Нет, наверное, рука у него и впрямь была
нормальной, вот только в сражении ли он ее лишился? Или просто в
результате пьяной драки? А то и вовсе на плахе за воровство. Что,
впрочем, отнюдь не исключало военного прошлого. — Я Дольф, а это
Эвелина. Мы едем в Комплен. Верно ли я расслышал, что вы выехали оттуда
только вчера?
— Позавчера. Скверный городишко, почти ничего там не собрали…
Посмотреть-то всякий горазд, а платить — говорят, денег нет. За еду,
мол, выступайте, ага, спасибо большое… Говорят, они там все деньги на
оружие спустили…
— Оружие? В городе стоят солдаты? — заинтересовался я.
— То-то и оно, что нет! Раньше стояли, а теперь ихнее сиятельство
местный граф куда-то их услал, в более, мол, важное место. Одно тамошнее
ополчение осталось, вот они его спешно и вооружают. Да толку-то? Видывал
я ополченцев в бою, ну что сказать — бараны баранами, не знают, с какого
конца за меч держаться… Знающих парней надо нанимать, а не покупать
железяки необученным олухам. Оружие, оно само воевать не умеет. Я вот
сам пятнадцать лет наемником, пока не…
— А на чьей стороне вы воевали? — осведомилась Эвьет невинным
голоском Девочки-Внимающей-Герою.
— Да на обеих, конечно же! — хохотнул Гюнтер. — Уж за пятнадцать-то
лет я за кого только не воевал! Даже восточными варварами успел
покомандовать, был у Грифонов такой полк, так и назывался — Дикий.
Визжали так, что уши закладывало, и в плен к ним было лучше никому живым
не попадать — честно, меня самого тошнило, как видел, что они творят…
да только против тяжелой рыцарской конницы жидковаты оказались, одно
слово — неверные. А потом еще черномазых обучал, этих уже Львы из-за
южного моря привезли, тоже язычники, конечно. Ну, тоже те еще солдаты.
Росту за два ярда, головы рубить горазды, но понятия о дисциплине -
никакого, о тактике уж и не говорю. Только и пользы, что лицом страшны,
будто демоны… Но это только поначалу работало, пока в новинку было. А
потом на Латирольских холмах их из длинных луков всех положили, ни один
со своим копьем даже добежать до грифонских порядков не успел. Я тогда
опять к Грифонам перешел. В нашем деле что главное? С одной стороны,
конечно, кто больше платит, но с другой — где меньше шансов без головы
остаться. А за пятнадцать лет оно столько раз менялось… Пожалуй, в
общем выходит, что за все время я и Львов, и Грифонов примерно одинаково
на тот свет отправил, — подвел он итог своей военной карьеры.
Иными словами, с точки зрения противоборствующих сторон результат
деятельности Гюнтера был нулевым. Он просто убил без всякой пользы
большое число народу и получил за это от обеих партий неплохие, надо
полагать, деньги. Каковые, скорее всего, просадил по кабакам, раз вместо
того, чтобы мирно уйти на покой, допрыгался до потери руки, а теперь вот
разъезжает по стране, показывая уродов зевакам. Каковые этими уродами
брезгуют, но, чем большее отвращение испытывают, тем больше денег за это
платят.
Очень разумно устроен мир людей, не правда ли?
Я бросил быстрый взгляд на Эвьет, заметив, как затвердело ее лицо и
сжались пальцы, обхватившие ложе арбалета. Но, перехватив мой взгляд,
она заставила себя расслабиться и даже слегка улыбнулась: не волнуйся,
Дольф, я держу себя в руках.
Самому Гюнтеру, столь охотно рассказывавшему о своем прошлом
незнакомцам, похоже, не приходило в голову, что кто-то может захотеть
отомстить ему за пролитую кровь. Если бы он был сторонником Льва или
Грифона, то есть убивал за идею — тогда, конечно, стоило бы попридержать
язык, не зная, с чьими приверженцами имеешь дело. Но он убивал ради
денег, а значит — какие могут быть претензии? Просто работа, ничего
личного. Возможно, впрочем, уверенности в своей безопасности ему
придавало и соотношение сил. В случае ссоры, вероятно, подопечные
Гюнтера встали бы на сторону своего хозяина. Правда, у меня был меч, у
Эвьет арбалет, а ни у кого из уродов я оружия не видел (только у самого
Гюнтера висел на поясе кинжал в обшарпанных ножнах) — но кто их знает,
что они там прячут под одеждой или в своих кибитках…
— Славные были времена, — произнес владелец цирка. — Вы-то, сударь,
не воевали?
— Нет, — не стал кривить душой я.
— То-то я смотрю — хоть и при мече, а осанка не солдатская… Меч
фамильный? — он, очевидно, принимал меня за дворянина.
— Нет, — буркнул я, догадываясь, что иначе он на правах "старого
солдата, знающего толк в таких вещах" попросит посмотреть. Не хватало
еще выслушивать его пренебрежительные реплики о моем мече. Я и сам знаю
цену этому куску железа, но терпеть не могу, когда ко мне обращаются в
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
