Он думает, что Фишер Каррингтон не такой уж плохой человек. По крайней мере, он совсем не похож на дьявола, каким его описывала Нина.
— Успокойтесь, Калеб, — говорит адвокат. — Все закончится, вы и глазом моргнуть не успеете.
Они идут к выходу. Через пять минут начнется заседание. Нину, наверное, уже ведут.
— От вас необходимо одно — ответить на вопросы, которые мы с вами обговаривали, а потом мистер Браун задаст вам парочку своих. От вас не требуется ничего, кроме как говорить правду. Договорились?
Калеб кивает и пытается глотнуть обжигающий кофе. Он кофе не любит. Интересно, а чем сейчас в игровой комнате занимаются Натаниэль с Моникой? Он пытается отвлечься, представляя замысловатую каменную конструкцию, которую возвел во внутреннем дворике у бывшего генерального директора страховой компании. Но действительность подобно тигру вылезает из уголка его подсознания: через несколько минут он будет давать показания в суде. Через несколько минут десятки журналистов и прочих любопытствующих, а также члены суда будут жадно ловить слова человека, который предпочел бы молчать.
— Фишер, — начинает он и делает глубокий вздох, — они не могут расспрашивать меня о том, ну, понимаете… что она мне рассказала? Не могут?
— О том, что рассказала Нина?
— Ну… о том… о том, что она сделала.
Фишер удивленно смотрит на Калеба:
— А вы об этом говорили?
— Да. До того как…
— Калеб, — мягко перебивает адвокат, — ничего мне не говорите, а я позабочусь о том, чтобы вам не пришлось никому этого рассказывать.
Он исчезает в дверном проеме еще до того, как Калебу удается осознать, какое облегчение он испытал.
Питер, которого Квентин Браун вызвал на слушание по делу об изменении меры пресечения, встает за свидетельскую трибуну и бросает на меня извиняющийся взгляд. Он не может лгать, но и не хочет быть поводом к тому, чтобы я оказалась в тюрьме. Чтобы облегчить его участь, я стараюсь не встречаться с ним взглядом. Вместо этого я сосредоточиваюсь на сидящем где-то за моей спиной Патрике — он находится так близко, что я чувствую запах его мыла. И на Брауне, который кажется огромным для этого крошечного зала суда.
Фишер кладет руку мне на ногу, которая нервно подрагивает, а я этого даже не замечаю.
— Прекратите, — одними губами шепчет он.
— Вы в тот день встречались с Ниной Фрост? — спрашивает Квентин.
— Нет, — отвечает Питер. — Я ее не видел.
Квентин в полном недоумении вскидывает брови:
— Вы к ней подходили?
— Я шел по проходу в магазине, а ее тележка случайно оказалась на моем пути. В тележке сидел ее сын. К нему я и подошел.
— Миссис Фрост тоже приблизилась к тележке?
— Да, но она подошла к сыну, а не ко мне.
— Просто отвечайте на поставленные вопросы.
— Послушайте, она стояла рядом со мной, но не разговаривала, — уверяет Питер.
— А вы, мистер Эберхард, говорили с ней?
— Нет. — Питер поворачивается к судье. — Я разговаривал с Натаниэлем.
Квентин касается стопки бумаг на своем столе:
— У вас есть доступ к информации, хранящейся в этих папках?
— Как вам известно, мистер Браун, я не работаю по ее делу. Этим занимаетесь вы.
— Но я работаю в кабинете, который раньше принадлежал ей. Он находится рядом с вашим, верно?
— Да.
— И, — продолжает Квентин, — двери там не запираются, не так ли?
— Не запираются.
— Я предполагаю, вы думаете, что она подошла к вам, чтобы дотянуться до полки с туалетной бумагой?
Питер прищуривается:
— Она не хотела навлечь на свою голову неприятности. Равно как и я.
— И сейчас вы пытаетесь помочь ей выбраться из этих неприятностей, не так ли?
Питер не успевает ответить, как Квентин отдает свидетеля защите. Фишер встает, застегивает пиджак. Я чувствую, как по спине течет струйка пота.
— Кто первым заговорил, мистер Эберхард? — спрашивает он.
— Натаниэль.
— Что он сказал?
Питер смотрит на перила заграждения. Ему уже известно, что Натаниэль опять потерял речь.
— Произнес мое имя.
— Если вы не хотели усложнять жизнь Нине, то почему просто не повернулись и не ушли?
— Потому что меня позвал Натаниэль. А после… после насилия он на некоторое время перестал разговаривать. С тех пор как это случилось, я впервые услышал, что он заговорил. Я просто не мог развернуться и уйти.
— Именно в этот момент из-за угла вышел мистер Браун и увидел вас?
— Да.
— Вы с Ниной обсуждали дело?
— Нет.
— Вы когда-либо располагали внутренней информацией по этому делу?
— Нет.
— Она когда-нибудь о чем-то вас просила?
— Нет.
— Вы вообще занимаетесь делом Нины Фрост?
Питер качает головой.
— Мы всегда были друзьями. Но я знаю, в чем заключается моя работа, и свои обязанности как офицера в этом суде. И меньше всего я хочу впутываться в это дело.
— Спасибо, мистер Эберхард.
Фишер садится рядом со мной за стол. Квентин Браун поднимает голову и смотрит на судью:
— Ваша честь, обвинению добавить нечего.
«И не только ему», — думаю я.
Калеб не может отвести от нее глаз, он просто шокирован. Его жена, которая всегда выглядела свежей и одетой с иголочки, сидит в оранжевой робе. Ее волосы напоминают облако вокруг головы, под глазами темные круги. На тыльной стороне ладони у нее порез, а один из шнурков развязан. У Калеба появляется непреодолимое желание опуститься на пол, завязать шнурок на два узла и зарыться головой в ее колени.
Он понимает, что можно ненавидеть человека и одновременно сходить от него с ума.
Фишер перехватывает этот взгляд, возвращая Калеба к исполнению его обязанностей. Если он напортачит, Нине, скорее всего, не позволят вернуться домой. С другой стороны, Фишер предупреждал, что, даже если он будет безупречно выступать в суде, ее все равно могут оставить под арестом в ожидании суда.
Калеб откашливается и представляет, что плывет в океане слов, пытаясь удержать голову над водой.
— После того как вы узнали об изнасиловании, когда Натаниэль вновь заговорил?
— Недели три назад. В тот вечер, когда к нему пришел поговорить детектив Дюшарм.
— С того вечера его речевая способность улучшилась?
— Да, — отвечает Калеб. — Он почти вернулся к своему обычному состоянию.
— Сколько времени проводила с ним мать?
— Больше, чем обычно.
— Каким вам показался Натаниэль?
Калеб на мгновение задумывается.
— Более счастливым, — признается он.
Фишер отходит и становится у Нины за спиной.
— Что изменилось после инцидента в магазине?
— Он впал в истерику. Рыдал так сильно, что не мог дышать, и совсем не разговаривал. — Калеб смотрит Нине в глаза и преподносит ей подарок: — Он постоянно жестом показывал «мама».
Она издает негромкий звук, словно котенок. Калеб теряет дар речи, ему приходится просить Фишера повторить следующий вопрос.
— За минувшую неделю Натаниэль вообще разговаривал?
— Нет, — отвечает Калеб.
— Вы возили Натаниэля к матери?
— Один раз. Для него эта встреча оказалась очень… тяжелой.
— Что вы имеете в виду?
— Он не хотел уходить, — признается Калеб. — Мне пришлось буквально силой его вытаскивать, когда время свидания закончилось.
— Как ваш сын спит по ночам?
— Он не спит, пока я не уложу его в свою постель.
Фишер серьезно кивает:
— Как вы считаете, мистер Фрост, вашему сыну нужна мать?
Квентин Браун тут же вскакивает с места:
— Протестую!
— Это слушание о мере пресечения, поэтому разрешаю этот вопрос, — отвечает судья. — Мистер Фрост?
Калеб видит проплывающие перед ним ответы. Их так много. Какой из них выбрать? Он открывает рот, потом закрывает, чтобы начать сначала.
В это мгновение он замечает Нину. У нее лихорадочным блеском горят глаза, и Калеб пытается вспомнить, почему этот взгляд кажется ему таким знакомым. Потом его осеняет: именно так она смотрела несколько недель назад, когда пыталась убедить молчаливого Натаниэля, что он просто должен говорить от всего сердца, что любое слово лучше, чем молчание.
— Мы оба хотим, чтобы она вернулась, — наконец находит он правильный ответ.
На середине свидетельских показаний доктора Робишо я понимаю, что именно на таком заседании мы бы присутствовали, чтобы осудить священника, если бы я его не убила. Информация, которую предоставляет врач, крутится вокруг растления Натаниэля и последствий этого преступления. Психиатр посвящает суд в подробности своего знакомства с Натаниэлем, в оценку сексуального насилия и результаты сеансов психотерапии. Рассказывает, как он использовал язык жестов.
