— Я живой пример плохой матери, — говорю я.
— Устала быть самой знаменитой убийцей в масштабах штата? — Он кивает на стол. — Что в конверте?
Светло-коричневый конверт из официальной инстанции, перевязанный красной бечевкой. Я обнаружила, что он застрял в газете между местными новостями и новостями спорта. Верчу его в руках, но на нем нет ни обратного адреса, ни каких-либо других опознавательных знаков.
Внутри лежит отчет с выводами из лаборатории, я и раньше видела подобные таблицы. В ней результаты занесены в восемь колонок, каждая обозначает определенный локус на человеческой ДНК. И два ряда цифр, идентичных в каждом столбце.
Заключение: «Совокупность параметров ДНК, обнаруженных на нижнем белье, совпадает с ДНК Шишинского. Вывод: его нельзя исключать из списка возможных доноров генетического материала, обнаруженного в этом пятне. Шансы совпадения ДНК человека, выбранного в случайном порядке и не состоящего в родстве с донором генетического материла на белье, составляют более одного к шести миллиардам. Что приблизительно равно населению земного шара».
Если простыми словами: на трусиках моего сына обнаружена сперма отца Шишинского.
Калеб заглядывает мне через плечо.
— Что там?
— Отпущение грехов, — вздыхаю я.
Калеб берет бумагу у меня из рук. Я показываю на первый ряд цифр:
— Здесь указана ДНК, выделенная из крови Шишинского. А в этом ряду — ДНК, выделенная из пятна на белье.
— Цифры идентичны.
— Верно. ДНК во всем теле одинаковая. Именно поэтому, когда полиция арестовывает насильника, у него берут кровь. Представляешь, как было бы смешно, если бы преступников просили сдать образцы спермы? Суть в том, что если ДНК из образцов крови подозреваемого совпадет с уликами, то обвинительный приговор практически гарантирован. — Я поднимаю глаза на мужа. — Значит, это сделал он, Калеб. Он преступник. И… — Я замолкаю.
— И что?
— И я поступила правильно, — заканчиваю я.
Калеб кладет документ на стол и встает.
— Что? — с вызовом бросаю я.
Он медленно качает головой:
— Нина, ты поступила неправильно. Сама в этом призналась. Если ДНК из крови подозреваемого совпадает с уликами, обвинительный приговор гарантирован. Если бы ты не спешила, он бы получил по заслугам.
— А Натаниэлю пришлось бы сидеть в зале суда, вновь и вновь переживая каждую минуту того, что с ним произошло, потому что без его показаний результаты экспертизы ничего не значат. — К моему стыду, на глаза у меня наворачиваются слезы. — Я подумала, что Натаниэль и без этого достаточно настрадался.
— Знаю я, что ты подумала, — негромко отвечает Калеб. — В этом и проблема. А как насчет того, с чем пришлось столкнуться Натаниэлю из-за того, что ты сделала? Я не говорю, что ты поступила несправедливо. Даже не стану отрицать, что сам об этом думал. Но даже если это было единственным выходом… заслуженным наказанием… Нина, все равно это было неправильно.
Он натягивает сапоги и открывает дверь кухни, оставляя меня одну с результатами анализов. Я подпираю голову рукой и делаю глубокий вдох. Калеб ошибается, он не может не ошибаться, потому что если он прав, тогда…
Мыслями я далеко, когда мое внимание привлекает конверт. Кто тайно мне его передал? Из лаборатории его прислали в прокуратуру. Вероятно, его переслал Патрик или кто-то из сочувствующих помощников прокурора, решив, что это может стать мотивом для оправдания на основании невменяемости. В любом случае эти документы не должны были ко мне попасть.
Следовательно, о них я не могу рассказать Фишеру.
Я снимаю трубку и звоню адвокату.
— Нина, — приветствует он. — Ты видела утренние газеты?
— Такое сложно пропустить. Послушайте, Фишер, вы видели результаты анализа ДНК священника?
— Вы имеете в виду, спермы на белье? Нет. — Он делает паузу. — Это дело уже закрыто. Вероятно, кто-то сказал в лаборатории, чтобы с анализом не трудились.
Маловероятно. В прокуратуре дел по горло, чтобы еще обращать внимание на подобные мелочи.
— Знаете, я бы хотела ознакомиться с результатами, если честно. Если они пришли.
— Говоря откровенно, они не имеют никакого значения в вашем деле…
— Фишер, — твердо говорю я. — Пожалуйста, попросите своего помощника позвонить Квентину Брауну, чтобы он переслал результаты по факсу. Я должна с ними ознакомиться.
Он вздыхает.
— Хорошо. Я перезвоню вам.
Я кладу трубку на рычаг и усаживаюсь за стол. Калеб на улице колет дрова, с каждым тяжелым взмахом топора высвобождая свое разочарование. Вчера ночью, нащупав под одеялом теплую руку, он коснулся пластмассового края моего электронного браслета. И все — отвернулся от меня, лег на бок…
Я беру кофе и еще раз перечитываю строчки-близнецы в отчете. Калеб ошибается, тут же все черным по белому написано. Все эти буквы и цифры — доказательство того, что я герой.
Квентин в очередной раз бросает беглый взгляд на отчет из лаборатории и кладет его на край письменного стола. Ничего удивительного; все понимают, почему она застрелила священника. Но суть в том, что больше это не имеет никакого значения. Сейчас суд рассматривает дело не об изнасиловании, а об убийстве.
Секретарша, издерганная тусклая блондинка по имени Ронда или Ванда (или что-то в этом роде), просовывает голову в кабинет.
— В этом здании никто не умеет стучать? — хмурится Квентин.
— Вы забрали ответ из лаборатории по Шишинскому? — спрашивает она.
— Он здесь. А что?
— Только что звонил адвокат. Он хочет, чтобы ему по факсу сбросили копию. Еще вчера.
Квентин протягивает ей бумаги.
— А чего вдруг такая спешка?
— Кто знает.
Для Квентина это лишено смысла. Фишер Каррингтон должен понимать, что эта информация никак не может повлиять на исход дела. С другой стороны, для обвинения она вообще бесполезна — Нину Фрост ждет обвинительный приговор, он в этом уверен, и никаким результатам анализов мертвого человека этого не изменить.
Как только за секретаршей закрывается дверь, Квентин выбрасывает просьбу Каррингтона из головы.
Марчелла Вентворт ненавидит снег. Она достаточно повидала снега за детство, проведенное в Мэне, а потом за те десять лет, что работала там. Она терпеть не может просыпаться и знать, что придется доставать лопату и расчищать себе дорожку к машине. Она ненавидит, когда скользят ноги, ненавидит неконтролируемое чувство, когда колеса заносит на черном льду. На самом деле самым лучшим днем в жизни Марчеллы стал тот, когда она уволилась из экспертной лаборатории штата Мэн и переехала в Вирджинию, выбросив свои зимние сапоги в мусорный контейнер у «Макдоналдса» на автостраде.
Сейчас она уже три года работает в «Селл-Кор», частной лаборатории. У Марчеллы круглый год загар и одна легкая зимняя куртка. Но на рабочем столе она хранит открытку от Нины Фрост, окружного прокурора, которую та прислала на Рождество в прошлом году. На открытке в форме рукавицы изображен ее родной штат, который невозможно ни с чем спутать, с шутовским колпаком и мячиками вместо глаз. «Рожденный в Мэне остается его жителем навсегда», — гласит надпись.
Марчелла смотрит на открытку и думает, что там уже землю припорошило снежком. И тут как раз звонит Нина Фрост.
— Ты не поверишь, — восклицает Марчелла, — но я только что о тебе думала!
— Мне нужна твоя помощь, — отвечает Нина.
Исключительно по делу. С другой стороны, Нина ничуть не изменилась. Пару раз с тех пор, как Марчелла уволилась из государственной лаборатории, Нина звонила проконсультироваться по делу, чтобы просто подтвердить или опровергнуть предположения.
— Мне необходимо проверить один анализ ДНК.
Марчелла бросает взгляд на внушительную пачку дел в ящике.
— Без проблем. О чем дело?
— Растление малолетних. Есть образец крови и сперма на белье. Я не эксперт, но результаты выглядят слишком банальными.
— Наверное, результаты не совпадают и ты думаешь, что в лаборатории напортачили?
— Если честно, то результаты идентичны. Просто мне необходимо быть уверенной на сто процентов.
— Полагаю, ты не хочешь, чтобы этот тип избежал наказания, — говорит Марчелла.
Повисает молчание.
— Он уже мертв, — отвечает Нина. — Я его застрелила.
Калебу всегда нравилось колоть дрова. Ему нравится, словно Гераклу, поднимать топор и опускать его, будто измеряя свою силу, как на аттракционах. Ему нравятся звук раскалывающегося бревна, сухой треск, а потом глухой стук, когда половинки падают в противоположные стороны. Ему нравится этот ритм, который отгоняет все мысли и воспоминания.
Может быть, когда бревен не останется, он будет готов вернуться в дом и посмотреть в глаза жене.
