дополнительную плату, скажем, за пользование душем? А с кем поселят? Может, с каким-нибудь вором, пьяницей или наркоманом? Значит я буду ходить грязным, меня могут обворовать или вообще убить. Только сейчас я понял, что не одна мать, вся моя семья суетой, в которой пребывала перед моим отъездом, заглушала страх неизвестности и беспомощности перед будущим, а мне просто выпало счастье не быть столь прозорливым. Но через несколько минут я также понял, какая мы всё-таки неотёсанная деревенщина, совершенно незнакомая с жизнью и ждущая от неё лишь дурного. Подойдя к женщине средних лет, сидевшей на вахте, я назвал себя, дал ей паспорт, она что-то отметила в бумажке, вернула документы, вручила заготовленные ключи от комнаты и безразлично отпустила на все четыре стороны. Отец помог поднять вещи на пятый этаж, дивясь неожиданной приличности места, после чего мы с ним решили проехать в центр, погулять.
Если в прошлый раз на улицах Москвы я чувствовал себя неловко, то сейчас, глядя на отца, мне казалось, что по сравнению с ним я – коренной житель столицы. Такой растерянности и забитости в глазах я не видел ни у кого ни до, ни после этой экскурсии, которую и экскурсией-то сложно назвать. Мы не договаривались ни о том, куда пойти, ни о том, чего посмотреть, просто решили прогуляться, авось заодно натолкнёмся на достопримечательности и завернём куда-нибудь, дабы на них поглазеть. Оставив машину на парковке у метро, спустились под землю. Его страх и оторопь буквально бросались в глаза, и когда отец покупал нам билеты, приниженно обращаясь к кассирше, из чего стало очевидным, что делает он это в первый раз, и когда мы тряслись в вагоне, он не отрывал рук от поручней, я же хвастался тем, как могу стоять без опоры при движении, и когда сильно разволновался, не пропустили ли мы нужной станции, ибо ехали долго, слишком долго по его представлениям, и когда поднимались по эскалатору, и когда проходили мимо музея на площадь. В то время я не был так циничен, как сейчас, лёжа на смертном одре, но даже тогда мне показались чрезмерными его восхищение и патриотическая гордость.
«Такое впечатление, что ты здесь впервые», – заметил я ему, когда он в сотый раз фотографировал башни Кремля, уже ближе к собору Василия Блаженного.
«А? Что? Нет, не в первый раз, но каждый раз, как в первый. Посмотри, сынок, в чём величие России», – и он указал пальцем на двух полицейских, стоявших у ограждения перед мавзолеем, в который выстроилась огромная очередь китайцев.
«Ты имеешь в виду труп посреди страны?»
«Не выделывайся и не порти момент. Давай зайдём в ГУМ и купим что-нибудь нашим женщинам».
«А потом будем полдня таскаться с пакетами?»
«Да, действительно, я об этом как-то не подумал. Что же делать?»
«Во-первых, не тратить лишних денег. Можно отовариться и в торговом центре рядом со стоянкой. А, во-вторых, только наших рож в этом ГУМе и не хватало. Давай не будем пугать людей своим затрапезным видом».
«Какой ты ещё подростковый, – неожиданно осмелел он. – Теперь мы точно туда пойдём, ибо имеем полное права как покупатели, у которых есть деньги, и они готовы их тратить. Но для начала давай зайдём в собор, что ли».
Купив билеты, мы зашли внутрь, поглазели на убогое убранство этой церкви, отец поминутно то крестился, то фотографировал, а, выйдя, прямиком направились в магазин. По прошествии нескольких минут по лицу родителя я понял, что он уже успел пожалеть о своём решении, настолько контрастировал наш убогий вид и манеры с показной роскошью витрин. Однако он всё равно настаивал на своём и пару раз даже пытался прицениться к подаркам, безумно дорогой сумочке для жены, то бишь моей матери, платью для неё же не многим дешевле, затем снизил претензии до тривиальной парфюмерии, потом и вовсе остановился у лотка с бижутерией по причине авторскости с неоправданным соотношением цены и внешнего вида и, наконец, сдался.
«Ладно, может быть, в другом месте чего-нибудь присмотрим».
По его разочарованному тону я догадался, что желание доставить радость жене и дочери дорогими подарками являлось, на самом деле, главной причиной нашей прогулки. Только куда бы они могли их надеть? Идя в гости к очередной «тёте Любе» или «дяде Пете»? Там бы их не оценили, а, возможно, даже невзлюбили за них, по-справедливости решив, что люди хвастают своим богатством. Забегая вперёд, скажу, что в итоге в качестве подарков в торговом центре были куплены огромный набор кастрюль и сковородок, измельчитель с большим количеством насадок, световой будильник и чемодан на колёсиках для дальних поездок, который как отправился в чулан сразу же после вручения сестре, так до сих пор в нём и стоит. Остальное всё-таки используется, причём обеими женщинами совместно, поскольку для них подобные подарки являются наиболее подходящими.
Ни музеи, ни картинные галереи нас не интересовали. Выйдя из метро и со спокойным сердцем пройдя мимо Пушкинского, в который тянулась огромная очередь, и не из китайцев как давеча, мы направились в храм, где крещения и фотографирования отца продолжились, один раз прервавшись постановкой свечей. Даже меня там потянуло перекреститься. Пусть до моего несчастья я и уважал религию, но никогда не был особо верующим, взгляды подобного рода не часто достигали оформленности, определённости в моей голове в силу их аморфного и фантастичного содержания. В нашей местной церкви, когда требовалось, я исполнял надлежащие правила и обряды, снимал головной убор, крестился вместе со всеми, говорил «аминь», но не потому, что во что-то верил, а потому, что у меня не хватало ни смелости, ни знания не поступать так, как поступали остальные, которые, подозреваю, делали это потому же, почему и я. Одно слово: паства. Однако внутри грандиозного сооружения я испытал форменный эмоциональный подъём, ощущение причастности к огромной общности, что, разумеется, не имело ничего общего с церковными догматами, однако на мгновение предало форму моей аморфной душонке, и я осенил себя крестным знамением. А после выхода из помещения, пришлось осознать, насколько мой порыв был мелочен и глуп.
Мы прошлись по бульвару, усеянному лоточниками, обсуждая, что же делать дальше. Отца тянуло на Фрунзенскую, меня тянуло поесть, и, поскольку его физиология тоже требовала пищи, мы нашли на карте в телефоне ближайший дешёвый ресторан русской кухни и отправились туда. Как же мне хотелось, чтобы его взгляд загнанного зверя сменился хотя бы безразличием, не говоря уже об улыбке, но, увы, сие было невозможно. Буквально всё вокруг кричало отцу о ничтожности и бесполезности достижений его давно перевалившей за середину жизни, наш магазин, наш дом,
