после смерти матери, которой на момент кончины исполнилось 83 года, следовательно, родила она его, будучи возрастом слегка за 40. Родила, кстати говоря, в любви, поздней блёклой любви от человека на 9 лет старше, с которым ей посчастливилось прожить 21 год, посему у Рафаэля Рафиковича оказалось сильно развито чувство семейных уз. После смерти Раисы Самуиловны выяснился и без того очевидный факт, заключающийся в том, что её безвольный отпрыск ни в чём не мог ничего изменить, ни в интерьере их квартиры, ни в собственной жизни. Каждый будний день он выходил из одного и того же помещения одним и тем же маршрутом, совершал одни и те же действия, менялись лишь времена года и одежда. Спускался вниз и поднимался вверх по одной и той же лестнице с третьего и на третий этаж одного и того же пятиэтажного дома на одном и том же проспекте, названным в честь годовщины одной и той же революции, и шёл к одной и той же станции метро. Порой ему казалось, что и люди с ним ехали одни и те же, чего нельзя исключать, да и лекции на протяжении всех этих лет он читал одни и те же.
В его квартире всегда царил одинаковый порядок, не чистота, именно порядок, который ничто не нарушало, ни любимая женщина, ибо её не существовало, ни друзья, поскольку их тоже не было, ни домашние питомцы, как несложно догадаться, также отсутствовавшие. Однако сей порядок являлся полностью бесполезным, так как был порядком вещей, давно отслуживших своё. Если бы когда-нибудь в будущем некий музей поставил перед собой цель воспроизвести быт 70-80 годов XX века, он мог бы лишь с незначительными изменениями касательно бытовой техники взять обстановку квартиры Рафаэля Рафиковича и перенести её в свою экспозицию, ни на йоту не нарушив исторической достоверности. В прихожей вас встречала высокая лакированная и вся потрескавшаяся, но тщательно вытертая до блеска тумба для обуви, на нижней полке которой до сих пор стояли туфли Раисы Самуиловны, сын просто не знал, что с ними делать, их некому было отдать, а выбросить давно ненужную вещь у этого крайне бережливого мужчины рука не поднималась. Над тумбой на бечёвке и гвозде висело овальное зеркало, слегка мутное, но вполне пригодное для своих целей, перед которым Рафаэль Рафикович расчёсывался после душа или до выхода из дома неизменной коричневой пластмассовой расчёской без пары-тройки зубьев. На поверхности тумбы допускался определённый беспорядок, и хоть ключи мужчина всегда клал строго параллельно стоявшему рядом шкафу, однако летом на ней в произвольном порядке лежали солнечные очки, шляпа, осенью и весной – вязаная шапочка и зонт, а в холодное время года – меховая шапка и кожаные перчатки. В шкафу висела вся верхняя одежда Рафаэля Рафиковича, начиная светлой матерчатой курткой, с которой он летом не расставался даже в сильную жару, и заканчивая ветхой дублёнкой, надеваемой сразу же после выпадения первого снега. Прежде там висели и вещи Раисы Самуиловны, однако шкаф, из той же серии, что и тумба, такой же лакированный и такой же потрескавшийся, был слишком мал, чтобы вмещать верхнюю одежду двух человек, поэтому до её смерти при наступлении нового сезона производился ритуал замены курток и плащей на пальто и дублёнки и наоборот, а неиспользуемые вещи, предварительно тщательно опрысканные против моли, отправлялись в шифоньеры в комнатах, и новые водружались на свои места в прихожей и не меняли местоположения вплоть до прихода следующего сезона. Когда зимой случалась оттепель или среди весны ударял внезапный мороз, Рафаэлю Рафиковичу, хочешь-не хочешь, приходилось либо париться в дублёнке на Солнце, либо мёрзнуть в плаще под снегом. Но матери не стало, и он произвёл, по сути, единственную перемену в быту, перевесил её плащ и пальто с меховым воротником в шкаф в комнате и занял их место собственной курткой и дублёнкой и даже пиджаком. Мебель в прихожей стояла на потёртом линолеуме с рисунком под паркет, сочетавшимся с настоящим паркетом в комнатах, и освещалась тусклой лампой (в целях экономии), висевшей прямо над головой стоящего перед зеркалом, на некогда белом, а ныне пожелтевшем проводе и в пластиковом сине-зелёном абажуре с цветочками, специально подобранным Раисой Самуиловной в середине 80-х под обои, поклеенные тогда же.
Согласно типовому проекту этого жилого дома входная дверь находилась прямо напротив двери в санузел. Рафаэль Рафикович не являлся человеком бедным, он много зарабатывал и у него имелись существенные накопления, однако данное помещение жилища выглядело так, будто находилось в распоследнем общежитии далеко за пределами столицы, что доставляло немалые неудобства. Проблемы со сломанной сантехникой неоднократно выливались в ругань с соседями, угрозами судом и психиатрической лечебницей, однако ничего не менялось. Ржавые трубы были сплошь облеплены хомутами. Смеситель с облупленными пластиковыми ручками и болтавшимся краном, обслуживавший и ванну, и раковину, не менялся с начала 90-х годов, на его изгибе тоже лежал толстый слой ржавчины, окончательно не изъевшей его только из-за толстых известковых отложений. Эмаль ванной кое-где истёрлась, кое-где поцарапалась, кое-где потрескалась, на ней не было живого места, дно покрывала неизменная рыжая короста, у лейки душа не заросло лишь несколько отверстий, а унитаз с разбитым сидением смывался из бочка с верёвочкой, висевшей над головой. На полу лежала истёртая тёмно-коричневая плитка 10 на 10, лежала исключительно под собственным весом, а потому при ходьбе под ногами будто звенела посуда. Стены до середины покрывала белая плитка 15 на 15, несколько фрагментов у батареи давно отвалились, обнажив цементное основание. Остаток стен и потолок некогда были окрашены грязно-голубой краской, ныне превратившейся во вздутые трещины. И венчала картину канализационная труба соседей сверху, ржавая и постоянно капавшая, которая пересекала наискось под потолком всё помещение. Но это далеко не апогей безысходности.
Справа от санузла муторно издыхала кухня, дверь в которую давно, ещё при жизни Раисы Самуиловны, сняли с петель и перенесли в подвал, в неимоверно крохотном пространстве с ней было просто не протолкнуться. Там только и помещались, что стол метр на метр, две табуретки, холодильник, работавший без перерыва вот уже 20 лет, пара тумб с подвесными шкафами, раковина и газовая плита. Мебель являлась частями гарнитура сине-зелёного цвета (Раиса Самуиловна любила такое сочетание), пластик, которым были оклеены её лицевые и боковые поверхности, на углах потрескался, отслоился и обнажил дерево-стружечные плиты тёмно-коричневого цвета, а по бокам некогда нежно-зелёная краска выцвела и покрылась жиром и копотью. Раковина выглядела примерно так же, как и ванна, зияла чёрными проплешинами на стёртой эмали, красовалась сколами и ржавчиной.
