Тем не менее в первую половину десятилетнего правления Веспасиана существовал некий тип первой леди: женщина, созданная из совсем иного материала, чем ее высокородные предшественницы. Это была Антония Ценис, вольноотпущенница, когда-то служившая в доме матери Клавдия, Антонии, — та самая Ценис, которой эта почтенная матрона диктовала свое судьбоносное письмо в 31 году, предупредившее Тиберия о заговоре Сеяна против его жизни.
После смерти хозяйки в 37 году Ценис стала любовницей поднимающегося Веспасиана. Формальное признание этих отношений было невозможно. Хотя Веспасиан не являлся членом аристократического семейства, leges Juliae, установленный Августом, утверждал, что брак между всадником и вольноотпущенницей запрещен. Вместо этого он женился на Флавии Домицилле, а после того, как она умерла, возобновил связь с Ценис, которая переехала к нему в качестве наложницы. Брак их по-прежнему был невозможен, но даже после того, как Веспасиан стал императором, эта бывшая рабыня оставалась под его крышей, и древние записи заявляют, что он сделал ее императрицей во всем, кроме титула.[529]
Ценис является пленительным и редким образцом женщины из внешнего мира внутри императорского семейного круга, которая смогла приобрести определенный престиж, личное богатство и получить доступ к политическому процессу — хотя такие привилегии давали мало преимуществ женщинам в римской политической жизни. Как и ее замужним предшественницам, близость к императору давала ей возможность оказывать влияние, и говорят, она клала в карман огромные суммы денег за рекомендации Веспасиану определенных людей на пост наместников и командиров. Были, конечно, случаи освобождения ею женщин-рабынь и финансовой помощи им. Точно так же записи о собственности вольноотпущенной наложницы Нерона, Клавдии Акте, свидетельствуют, что она в течение своей жизни приобрела большое количество рабов и земли в Италии и Сардинии — средства на это она могла получить только в дар от своего царственного любовника.[530]
Ценис не пережила весь срок пребывания Веспасиана императором, она умерла в середине 70-х годов, но описание ее похорон сохранилось на большом, богато декорированном мраморном алтаре, найденном рядом с Порта-Пиа в Риме, со стороны теперешнего здания итальянского министерства транспорта. Считается, что она владела там личным имением, а позднее там организовали бани, носящие ее имя.[531] Выбитая на алтаре ее эпитафия в честь Аглаюса, одного из вольноотпущенников на ее службе, была посвящена и его детям:
К духам умерших —Антония Ценис,Вольноотпущенница Августа,Прекрасная покровительницаАглаюса вольноотпущенника — Аглаюсу,Глене и Аглаис, его детям.[532]
Как и в истории о любви Тита и Береники, более поздних интерпретаторов очень привлекал красивый романтический шаблон истории о прочных отношениях между Веспасианом и Ценис — двух людей, не имеющих возможности заключить брак из-за социальных условностей, но которые, несмотря на временную разлуку, счастливо воссоединились к концу среднего возраста. Линдси Дэвис[533], автор романа 1997 года, рассказывающего об их судьбе, называет историю Ценис «образцовым сюжетом для референта в зале заседаний».[534] И все-таки, несмотря на драматическую возможность такого возвышения из грязи в князи и интригующую власть за сценой, сравнимой с властью императрицы, Ценис не занимала равного положения с имперскими женщинами, такими, как прежняя ее хозяйка Антония. Она никогда не могла быть награждена особыми привилегиями императрицы или титулом Августа. Шаткость ее положения подчеркивает история Светония о том, как младший сын Веспасиана, Домициан, отказывал ей в привилегии мачехи целовать его и только пожимал ей руку.[535] Не было создано ни одного ее портрета, ей не было даровано ни одного титула, на монетах не отчеканили ее образа. И, конечно, не сохранилось никаких изображений прежней жены Веспасиана, Флавии Домициллы, матери Тита и Домициана, так как она умерла до того, как он стал императором.
Отсутствие официальных портретов женщин правящей имперской семьи представляет серьезный разрыв с традицией, созданной Юлиями-Клавдиями. И лишь во II веке, в следующем поколении семьи Флавиев, возродилась традиция характерного женского портрета, связанная с образом жены Домициана, Домиции Лонгины, и дочери Тита, Флавии Юлии.[536]
Десятилетнее правление Веспасиана стало весьма разумной смесью старого и нового, отхода от многих традиций предшественников и в то же самое время подражания их наиболее популярным и успешным образцам. Благоразумные отношения императора с Ценис ничем не раздражали сенатских традиционалистов, но все-таки вызывали некоторую настороженность после дней расцвета Мессалины и Агриппины Младшей. Но оставался отзвук от возврата к власти Августа, который Веспасиан вообще не хотел бы повторить: раздражающее возникновение иностранной принцессы. Появление Береники.
К концу первого года правления Флавиев младший сын Веспасиана, Домициан, обладавший дурной репутацией соблазнителя замужних женщин, наконец-то покончил с этим, женившись на Домиции Лонгине — дочери великого полководца Корбулона. Это был разумный выбор невесты, хотя он и осуществился за счет прежнего мужа Домиции, Луция Элия Ламии, которого заставили отдать жену — как Тиберия Клавдия Нерона заставили отдать Ливию Октавиану.
В случае Домициана и Домиции союз между императорским сыном и дочерью Корбулона — которого Нерон к тому же заставил совершить самоубийство, — мог помочь новой династии обозначить свою позицию как защитников героических жертв тирании предыдущего императора. Он также давал провинциальным Флавиям ценную привязку к старой, уважаемой римской семье с безупречной родословной.[537]
С другой стороны, любовная история старшего брата Домициана вызывала у его отца много проблем. До взлета Веспасиана к пурпуру Тит был уже женат дважды. Первой его женой была Аррецина Тертулла, дочь командира преторианской гвардии; после ее смерти он женился на Марции Фурнилле — женщине с большими связями, с которой он развелся после того, как примерно в 65 году она родила дочь, Юлию Флавию, которую по традиции забрали жить в дом дяди Домициана после его свадьбы с Домицией Лонгиной в 71 году. Ценис играла в императорском доме роль дуэньи, как это было традиционно для женщин Юлиев-Клавдиев.[538] Когда Тит в конце концов снова появился в 71 году в Риме, чтобы принять участие в триумфальном праздновании победы в Иудее, он был один. Но к 75 году Береника тоже прибыла в Рим, сопровождаемая братом Агриппой II, и заняла резиденцию в городе. Ее проживание в столице в течение следующих четырех лет стало знаком вызова, брошенного общественности династией Флавиев.[539]
Сохранились лишь крупицы свидетельств о совместной жизни Береники и Тита в Риме, но их достаточно, чтобы почувствовать ту особую смесь газетных домыслов, саркастических насмешек и недовольного ропота, которые сопровождали ее водворение в картину семейства Флавиев. После ее прибытия они с Титом последовали примеру Веспасиана и Ценис, живя вместе, как будто были супругами. Но в то время как император и его любовница сожительствовали в относительно осторожном уединении в садах Саллюстия, Береника и Тит въехали в императорский дворец на Палатине, вызвав разговоры о том, что иностранная любовница Тита «уже ведет себя как будто его жена» — повторяя злое осуждение Цицероном присутствия Клеопатры в доме Цезаря.[540]
Вскоре после конца династии Флавиев сатирик Ювенал в резкой обличительной речи против ювелирных украшений на женщинах, издеваясь, ссылается на «легендарный бриллиант», который когда-то носила Береника и которого, по словам Ювенала, сильно домогалась другая женщина. Он занес бриллиант в список подарков от «варвара Агриппы своей обвиняемой в кровосмешении сестре» — вспомнив слух об их сексуальной связи.[541] Указывая на бриллиант Береники, Ювенал апеллировал к аудитории из старых сплетников и моралистов, любивших втягивать щеки в самодовольном неодобрении.[542] Такое богатое украшение резко контрастировало с образцами скромности и женственности римских женщин, таких как Корнелия, демонстративно пренебрегавшая ювелирными изделиями.
Сила украшений в представлении римлян впервые была продемонстрирована во время печально известных дебатов 195 года до н. э. по поводу отмены деспотического закона Оппия, первоначально принятого во время кризиса в Пунической войне с Ганнибалом двадцатью годами ранее. Его целью было ограничить расточительность женщин, чтобы остановить расходование финансовых ресурсов, необходимых на военные усилия. Закон запрещал обладание более чем пол-унцией золота, ношение одежд, окрашенных дорогими цветными пигментами, особенно пурпуром, передвижение в запряженных лошадьми экипажах внутри городской территории. Однако когда появилась возможность отменить закон, некоторые римские матроны, как сообщалось, пришли на Форум, чтобы выразить свой протест. После яростных дебатов, во время которых грозный консул Катон высказался в пользу сохранения закона, он все-таки был отменен, и женщинам снова позволили носить свой пурпур.[543]
