взгляд, горло подёргивается вверх-вниз. Я говорю медленно, осторожно: – Если моя жизнь по-прежнему в опасности, я заслуживаю знать. Всегда заслуживала. – Я не могу просто исчезнуть. Если исчезну сейчас, что станет с моей семьёй? Землевластитель сдержит слово, если для неё в том не будет выгоды? – Ты не твой отец, Дориан, прошу, ответь.
Когда он глядит на меня снова, он уже не тот Дориан, которого я видела на проспекте утром. Он Дориан Акаян: тот, что на плакатах. Взгляд тяжёл. Он говорит:
– Ты должна уйти. Сейчас. Мне плевать куда. Но туда, где мой отец тебя не достанет. Как только окажешься в его руках, тебе уже ничто не поможет. Даже я.
– Но куда мне идти? – тихо говорю я, глядя на него.
У Дориана нет ответа на этот вопрос.
Там, снаружи, целый мир, но бежать некуда. Нам обоим.
Глава 23
Большой базар – суматошный Вавилон голосов.
Сразу после нападения (по первым сообщениям, крупнейшего за последние пять лет) в большинство лавок почти не заглядывают посетители. Но толпы всё ещё здесь, вопросы и полусырые ответы на языках. Людей гораздо больше интересуют подробности трагедии. Они собирают факты или то, что за них сойдёт. Число жертв. Чем хуже, тем лучше. Чем трагичнее, тем интереснее.
Надеюсь, жестокое ликование означает, что общественность наконец переключилась с несчастья, постигшего мою семью. Нам нужна минутная передышка. Хорошо ещё, близкие были внутри Террафорта, в безопасности.
Дориан продолжает идти рядом. Мы заключили молчаливое соглашение: говорить больше не о чем. Несколько минут это действует мне на нервы, затем я спрашиваю:
– Разве тебе не нужно домой?
– Моя конюшня здесь наверху. Останусь там до начала следующего тура.
– Родственники не захотят узнать, что с тобой всё в порядке?
Он лишь фыркает в ответ.
Только мы оказываемся в главном зале, как я замечаю Крейн. Она ходит кругами, покусывая губу и, судя по тому, как загораживает вход, ждёт меня. Не успеваю я отстраниться от Дориана на достаточное расстояние, как Крейн поднимает взгляд. Обеспокоенное выражение сходит с её лица в ту же секунду, когда она видит его рядом со мной.
– До встречи на гонке, – говорит Дориан.
Я с трудом формулирую ответ.
Дориан идёт Крейн наперерез, невыносимо медленно, их взгляды сцепляются на бесконечное мгновение. Раньше я думала, что между ними нет ничего общего, что лучше их не сводить. Но я ошибалась.
В их глазах одинаковый гнев. Одинаковая тяжесть бытия.
Дверь Террафорта вновь открыта. Холодный ветер заставляет народ поплотнее кутаться в балахоны. Всё равно что бродить среди трупов: стражники в чёрно-красном следят, чтобы мертвецы не сходили со своих траекторий.
– Лирия в порядке? Эмрик? – спрашиваю я. «И моя Златошторм», – думаю про себя. Нужно её найти, но ещё нужно проведать близких.
– Всё по-старому. – Крейн машет рукой. – Хотя Эмрика чуть не выставили за порог из-за суматохи, которую он поднял, когда получили известие о тебе. Хотел увидеться с тобой немедленно. – Я чертыхаюсь себе под нос. Когда уже у брата разовьётся инстинкт самосохранения? Только мы выходим на террасу Агоры, как Крейн говорит: – Что ты забыла рядом с Дорианом?
– Случайно столкнулись, когда началось нападение.
– Ты снова сделаешь глупость, и в этот раз не только Эмрик скажет: «А я предупреждал».
– Крейн…
– Просто подумала, что тебе следует знать, как я к этому отношусь, – говорит она. – Стоит повторить ошибку, и это войдёт в привычку.
Краска приливает к щекам. Гнев, унижение, стыд.
– Не хочу иметь с ним ничего общего. Всё вернётся на круги своя, когда закончится гонка славы. Дориан продолжит делать вид, что меня не существует, и нам больше не придётся общаться.
Мысль оставляет во рту горько-сладкое послевкусие.
– После такого ничто уже не вернётся на круги своя, – бормочет Крейн. – До тех пор пока это касается «Ковчега».
Я хватаю её за руку и останавливаю.
– Даже теперь, когда ты знаешь, что они сожгли наш дом? Оставили нас без крыши над головой?
– Это сделали не солонские мятежники, – говорит она. – Ковчевники получают указания от лидеров фракций. Мы не можем уследить за всеми. Но они заплатят за содеянное. Как только узнаем, что они задумали, Горькоцвета… – Крейн замолкает, глядя на меня. Когда она смотрела на меня раньше, в глазах всегда был блеск радости, доверия, расположения. Теперь его там нет. – Если поможешь нам, отведём мятежников, устроивших поджог, к лидерам сопротивления. Твоя осведомлённость о… местах может оказаться переломной для «Ковчега».
Меня раздражает, что Крейн вечно ходит со мной вокруг да около, когда дело касается секретов «Ковчега». Будто знает, что я в одном шаге (была в одном шаге) от того, чтобы их предать.
Но разве можно предать то, во что не веришь?
– Извини, я вам не помощница. Когда выиграю, совет начнёт копаться в моём прошлом. Я это знаю. Не собираюсь давать им и малейшего повода отнять у меня корону.
– А я ведь раньше не понимала, что ты махнула на всех рукой, – говорит Крейн. – Думала, когда придёт время, примешься выкорчёвывать земельщиков с равным энтузиазмом. Что тебя так напугало?
Снова порываюсь начать объяснять, спорить, кричать. Разочарование, вызванное тем, что Крейн не понимает ни слова из того, что я говорю, пронзает изнутри. Как быть, когда единственный человек, которому доверяла распутывать тревогу, скручивающуюся в голове клубком змей снова и снова, внезапно перестаёт тебя слышать?
Вместо очередного несостоявшегося довода, как ни странно, наружу выходит правда:
– Никому не интересны причины, которыми я руководствуюсь. Всё, что происходит на поверхности, – борьба за выживание. И да, некоторым кажется, что мир исправится сам собой, если бросить ему вызов, сломать его, а затем отстроить заново. Возможно, те, кто действительно борется во имя перемен, а не разрушения, добьются желаемого. Возможно, потребность сражаться так ярко горит в их сердцах, что этого им достаточно. – Смотрю на ладони. Мозоли сошли. Как и шрамы. Годы труда сведены на нет в считаный, незаслуженный и, по ощущениям, волшебный час. – Я видела женщину, которая одиноко состарилась на пороге своего дома, ожидая возвращения сына. И видела чудеса, вырывающие людей из лап смерти. Всё предельно просто, Крейн: я хочу жить так, чтобы моя сестра ни в чём не нуждалась. И точка.
– А как же другие? У других что, нет сестёр? Семей?
– Никакому другому съёмщику не отказали бы в антидоте от яда мариленя в то утро, Крейн. Никакому другому. А теперь извини, мне нужно повидаться с семьёй.
Папа и Эмрик сидят снаружи лавки, прислонившись к колонне.
Брат сцепил ладони вместе, прижал их ко рту, локти упираются в бёдра. Когда он в последний раз ел? Веки вдруг тяжелеют. Все наши запасы сгорели вместе с домом. У нас нет денег, пищи, одежды, не считая той, которая сейчас на нас.
«Ещё три дня. Ещё три дня, и я вылью к их ногам море золота».
Эмрик замечает меня
