ансамбль с прочей мебелью, а взамен купили поменьше, только для Раисы Самуиловны, которой хотелось освободить больше места. Это удалось, место освободилось, в связи с чем поменялось общее впечатление от комнаты, однако то, что висело у изголовья, осталось неизменным.
XXXII
Являлось ли сие данью уважения либо остатком сельского менталитета, неизвестно, но над кроватью во всю длину стены были развешаны фотографии предков как с той, так и с другой стороны, и две этой семьи с отцом и матерью и маленьким Рафаэлем Рафиковичем, всего около десятка. Не зря они в своё время натужно восхищались Довлатовым, чей четырёхтомный сборник произведений занимал центральное место в их убогой библиотеке, они так же ненавидели советскую власть и так же были ей всем обязаны.
Центральное место на стене предков занимала серо-коричневая фотография деда Рафаэля Рафиковича по отцовской линии Альберта Сулеймановича, на которой был изображён молодой человек с неправильными чертами олигофренского лица и копной чёрных волос, целеустремлённо смотрящий куда-то в сторону. В живых его Рафаэль Рафикович не застал и практически ничего о нём не знал, да и сам Альберт Сулейманович не любил распространяться о своей жизни до поступления на службу к большевикам во время гражданской войны, говорил только, что из бедноты, с 12 лет жил, чем Аллах пошлёт, ибо отец умер, а поднять восьмерых детей мать одна не могла, поэтому старшие разбрелись кто куда, а двое младших остались при ней где-то в селе на среднем Поволжье. Скорее всего, он состоял в бандитской шайке, грабил и убивал, но революция и последовавшая за ней резня дала ему шанс делать то же самое, но уже в составе Красной армии. После окончания противостояния, Альберту Сулеймановичу тогда исполнилось всего 24 года, абсолютно неграмотному ублюдку, доверили должность при исполнительном комитете в небольшом городке, с которой он, конечно, не справился и был переведён в глухую деревню в Автономной Татарской ССР, чем косвенно и спасся от сталинских чисток. О собственной вольготной жизни в деревне Альберт Сулейманович рассказывал охотно, с хвастовством, туда же он перетянул двоих братьев и сестру, всех, кого смог отыскать, там же женился и там же у него родился единственный сын и две дочери, умершие в младенческом возрасте. Война их семью почти не коснулась, не так, как большинство советских семей, лишь младший брат пошёл воевать, был серьёзно ранен, комиссован и остался жить в крупном городе центральной полосы России. Об этой ветви Рафаэль Рафикович ничего не слышал, так как дружностью семья не отличалась, и когда младший брат удалился с глаз, он будто умер, и вспоминали о нём неохотно. Никто более из них на войну не попал. Альберт Сулейманович и его старший брат были пусть и преклонного, но годного для службы возраста, поэтому всеми правдами и неправдами он выхлопотал им броню. Сестра осталась бессемейной и жила вместе со средним братом в одном доме на правах главной хозяйки, понукая его забитой женой. С сыном же вышла особая история.
Разрыв с младшим братом произошёл ещё и потому, что впоследствии родня стала завидовать его льготам как инвалида войны. Крысиная возня как она есть, один пренебрегал другими, ибо считал себя лучше них, а те презирали его, обвиняя в незаслуженном приобретении благ. Таким образом и тот, и другие выглядели безнравственными скотами, коими они и без того являлись.
Фото братьев Альберт Сулейманович не хранил, а вот фото с женой у него имелось, оно висело на стене прямо под его портретом. Как и все чурки (конечно, не только они, но они в особенности), Рафик Альбертович испытывал пассивно-гомосексуальную привязанность к отцу, поэтому, несмотря на образованность, чрезвычайно высоко того ценил, всегда выделял, например, тем, что повесил его фото выше других, во всём слушался и испытывал иррациональную веру в его правоту и всеведение, лежащую в основе веры в бога. И, наоборот, собственную мать Рафик Альбертович хоть и любил, но ни во что не ставил, будучи, впрочем, в данном отношении совершенно к ней справедлив. На чёрно-белом изображении с лёгкой желтизной Альберт Сулейманович и Гульнара Матясовна сидели рядом, он – чуть постаревший, улыбавшийся во весь рот, обнажив кривые зубы, уже с усами, но поредевшей шевелюрой, в мешковатом костюме и несуразно большом галстуке, она – миловидная женщина, по причине чего и была избрана столь завидным женихом, в праздничной национальной одежде, калфаке с монетками на лбу и грустным выражением лица. Оба смотрели прямо в камеру, их фотографировали в день свадьбы. Сказать нечто определённое о Гульнаре Матясовне сложно, она происходила из дремучей деревенской семьи, до 15 лет являлась абсолютно безграмотной, при большевиках закончила 4 класса, ни разу не продемонстрировав ни малейшего проблеска ума, по-русски разговаривала плохо, после школы напрочь всё забыла, умела только кое-как расписываться, и вернулась к привычным для себя с детства занятиями: помощи матери по дому и суетливому ожиданию замужества. За Альберта Сулеймановича выходить не хотела, однако отец приказал, а как можно было его ослушаться, она не представляла, поэтому никогда никого не любила, лишь смирялась и покорялась, причём не с тяжестью в сердце или затаённой обидой, а с чувством, будто это и есть единственно верный порядок вещей, и что значит противиться мужской воле, лежало за гранью понимания данной женщины. Она прожила жизнь, исполняя привычные обязанности по уходу за домом и хозяйством, воспитанию единственного ребёнка и обслуживанию мужа и его сестры. Никакие события, идущие далее отеления коровы, вторжения козы в огород, падежа домашней птицы Гульнару Матясовну не трогали, её даже не интересовало происходящее в соседнем селе, главным являлось то, что в нём можно чего-нибудь купить, например, хлеба, а не делать самой. Счёта деньгам она тоже не знала, благо, что по сельским меркам их семья являлась зажиточной, у них имелся радиоприёмник, а впоследствии и телевизор, к которым лично она не испытывала ни малейшего интереса, и после смерти мужа лишь время от времени вытирала с них пыль, накрывая кинескоп неизменной тряпочкой.
Отец Рафика Альбертовича умер весьма рано, предположительно в 67 лет отроду (тот сам не знал точной даты своего рождения), он ни разу не побывал у сына, уехавшего учиться в Москву, но всё время собирался, будто чего-то опасаясь в предстоящей поездке, скорее всего, лишиться иллюзии собственной значимости, которую мог сохранить только на той обочине мира, на которой проживал. Гульнара же Матясовна прожила до 93 лет, несмотря на позднюю женитьбу сына она успела увидеть внука и будто в насмешку над покойным супругом, будучи уже глубокой старухой, побывала в столице, которая
