как вы, на аборт ко мне приходят!
— Я все понял, Эльвира Викторовна, — лишний раз пытаюсь успокоить женщину, однако мы оба понимаем, что я ни хрена не послушаюсь.
Она лишь нахмурила тяжелые брови, а затем продолжила писать что-то в карточке. На этом и распрощались.
Кто-то сейчас скажет, что мы не вечные. Я часто слышу от знакомых, что дети — цветы жизни. Без них жизнь не так мила, не так прекрасна, в старости некому будет принести стакан воды, если не зачать вовремя. Но эти стервятники ошибаются. Вон, Эдгар до сих пор не нашел постоянную женщину, а мне есть к кому обратиться. Кстати, за этим кем-то надо заехать.
Попадаю в пробку на Ярославке, подъезжаю только через полчаса после окончания пар. Отправляю сообщение о своем приезде, жду, когда выйдет Ева.
Скучал. Целый день без нее сплошное мучение, особенно в клинике на этих дурацких анализах. Сессия она такая, всех заставляет нервничать, в том числе людей не причастных к ней. Целым днями Ева либо учила материал, либо торчала в университете. Пока что ниже «отлично» в зачетке не стояло.
Смотрю на парадный выход, вижу знакомую фигурку в светлом пальто. На пустынном крыльце моя малышка появляется не одна, а с каким-то парнем в темной шапке. И смотрит на нее снизу вверх из-за роста. Улыбается, как болван, которого по голове битой стукнули. Эй, придурок, какого хрена ты ее обнимаешь? Ну ка лапы убрал! А ты зачем позволила себя лапать? Меня мало?
Желание подойти и отшвырнуть этого молокососа возросло в разы, я уже коснулся ручки двери, однако Ева уже бежала к машине, сияя медовыми глазами.
— Ну что, как поживает мой знаменитый художник? — спрашивает малышка, смахнув с макушки маленькие снежинки. — Закончил свою тайную картину?
Это она о «Хлое», которую я отказывался показывать кому-либо. Только Эдгару набросок год назад кидал, и то сомневаюсь, что он об этом помнит.
— Это что за перец?
— Ты про Валеру? — она удивленно на меня уставилась. — Мой одногруппник. Я же рассказывала тебе, забыл?
Не забыл, что ты общаешься лишь с одним парнем из группы. Не забыл его имя, даже в социальных сетях у тебя в друзьях нашел и узнал эту смазливую мордаху. Но разве от этого стало легче?
— Почему этот друг лапает тебя?
— Ты чего, Олеж? — голос Евы становится серьезным, а через пару секунд на губах расплывается улыбка. — Погоди, ты что, ревнуешь?
— Нет! Просто если этот придурок будет тебя так тискать, я его по морде лица затискаю!
— Ревнуешь, ревнуешь! — воскликнула малышка, и потянула меня за ворот пальто. Теперь наши лица близко, ее глаза тоже смеются, радужки светятся от… счастья, наверное. Только что счастливого в моей ревности? Этот придурок лапал ее, когда это позволено лишь мне! Никто не имеет право ее обнимать вот так! Никто! — Блин, это так мило!
— Очень.
— Ну не бузи! — проводит холодной ладошкой по щетине. — Мы просто друзья. С Мишей мы так же общались, а он с другой встречался, и ничего страшного не произошло.
— Да конечно.
Эта ситуация откровенно злит. И тот нахал злит и поведение Евы тоже. Неужели она не видит, как этот придурок стелился перед ней? И чего он вообще там делал? У них давно закончилась консультация, ни одного студента на лестнице не видно, кроме этих двоих…
— Хочешь, я не буду с ним общаться? — она больше не улыбается, смотрит внимательно бронзовым блеском в больших глазах-блюдцах. Только у меня в голове другие мысли. Те, которые пытался заглушить некоторое время назад.
И сейчас глушу…
— Просто общайся поменьше.
— Ради тебя все то угодно.
Ее прохладные, покрасневшие на морозе губы касаются сначала щеки, затем моих губ, а я подхватываю эту игру, срывая нам обоим крыши к хренам. Держу за затылок, чтобы не ускакала никуда и не прервала в самый неожиданный момент. Пересаживаю ее к себе на колени, точнее она сама пересаживается, как только я дотягиваюсь до ее бедер. В платье пришла, в сапожках на каблуках. Оно задирается все выше, обнажая черную линию кружева…
Блядь! Тормози, Олег!
— Эй! — Ева возмущенно надувает губы.
— Дома, ладно?
— Зануда ты…
Этот зануда тебе жизнь спасает. Не дай бог кто-то увидит, беды не миновать. Тебя из универа могут исключить за секс на территории, а меня… загнобит общество за совращение малолетних. Хотя это меня мало беспокоит, когда рядом моя девочка.
После того, как мы признались друг другу в чувствах, я ощутил какую-то легкость в душе. В наших телах. В сердцах. Проще как-то стало. Теперь я не просыпаюсь с чувством вины за свои гнилые мысли, не думаю, с кем бы заглушить стояк, представляя перед собой мою малышку.
А сердце наполняется каким-то странным чувством, когда ее глаза светятся янтарным блеском, и когда губы растягиваются в теплой улыбке.
Первым делом едем в клинику. Еве тоже предстоял осмотр. Анализы такие же, без изменений, угрозе жизни нет. Приступов не было, но доктор настоятельно рекомендовала проходить обследование каждый месяц, чтобы быть на чеку. Не знаю, к чему она это сказала, раз Ева в полном порядке, но эти слова я запомнил.
Мы заказали ужин в ресторане и поехали домой. Ева и так утомилась после похода по врачам и университета. Да и я устал. Переступаем порог дома и переодеваемся в домашнюю одежду. Я больше не зацикливаюсь на том, что нужно надеть футболку или майку, чтобы не смущать Еву, да и она больше не мучается с этим вопросом — стоит передо мной в одной рубашке, причем моей.
— Хочешь, покажу тебе кое-что? — интересуюсь, глядя на ее чуть уставшую мордашку.
— Давай.
На самом деле я долго думал, стоит показывать ей «Хлою» или нет. Заключительный слой вряд ли высох, стоило нанести последний штрих, я увидел в ней знакомые черты. Черты моей малышки. Чуть приподнятые уголки насыщенных алых губ, прямые брови вразлет. И блеск в карих глазах. Больше янтарно-золотистых. Сомневаюсь, что мне удалось передать правильный оттенок. У Евы они разные. Шоколадные, когда злится, медовые,
