политиков-оппортунистов [17].
Мысль о том, что социальное взаимодействие и интегрированная городская жизнь могут углубить взаимопонимание, привела к созданию множества программ «социальных контактов». По всему миру правительства и некоммерческие организации пытаются свести членов антагонистических групп в спортивных командах, школах, локальных клубах по интересам. Некоторые из таких объединений даже удостоились исследований: педагогическое училище для христиан и мусульман в нигерийском городе Кадуна, где нередки столкновения на религиозной почве; индийская лига крикета, объединившая игроков из разных каст; иракская футбольная лига, в которой участвуют как мусульмане, так и христиане, перемещенные Исламским государством. И это, конечно, лишь малая часть. Чаще всего такие проекты представляют собой нечто краткосрочное и ориентированное на молодежь, а потому очень отличаются от городских взаимоотношений, складывающихся поколениями. Тем не менее такие контакты выглядят умиротворяюще. Десятки контролируемых проверок показали формирование более сдержанной социальной обстановки и меньший уровень дискриминации [18].
Интуитивно кажется, что более интенсивные контакты – на протяжении поколений взаимодействия – должны давать более заметный эффект. Подтверждений этому у нас недостаточно, но есть предположения, что это происходит отнюдь не автоматически. Для институализированной системы мира, которую Варшни заметил в некоторых индийских городах, требуется нечто большее, чем элементарные контакты.
Подтверждение этому можно найти в амбициозной государственной программе Индонезии. Чтобы укрепить национальную идентичность после установления независимости, правительство нашло два миллиона добровольцев с больших внутренних островов Ява и Бали и переселило их в тысячу новых деревень на внешних островах, где они перемешались друг с другом и с местным населением. Одни деревни оказались более смешанными, чем другие, – в основном случайно, – и таким образом сложились условия для естественного эксперимента. В тех из новых поселков, где собрались представители многих этнических групп, шире использовался национальный язык, заключалось больше межэтнических браков и в целом взаимодействие было интенсивнее. А там, где этнических групп оказалось мало, проявился обратный эффект: усилились антагонизм и поляризация. Этот спонтанный эксперимент показывает, что расширение круга симпатий при постоянных контактах лишено автоматизма. Простое размещение групп поблизости друг от друга и тесная конкуренция могут оказаться контрпродуктивными без общественных связей, организаций, экономических взаимоотношений, характерных для мирно настроенных городов [19].
Наши социальные взаимосвязи формируются не только благодаря перемешиванию и контактам. Антидот для поляризации вырабатывается, когда групповые идентичности и верность своей группе частично совпадают. Это возможно за счет того, что у каждого из нас больше одной идентичности. Многие определяют себя через этническую принадлежность, но помимо этого самоопределение затрагивает язык, класс, религию, политическую партию, регион и национальность. В некоторых обществах эти идентичности существуют параллельно и подпитывают друг друга, а не сдерживают. И это проблема. Возьмем, например, Уганду. В измученном войной регионе Ачоли, где я начал писать эту книгу, у большинства людей один этнос, язык, религия, набор географических интересов и образ жизни (земледелие и скотоводство), плюс формирующий политический опыт, например война. Если отправиться в другую часть страны, например Анколе на юго-западе, там у людей тоже будет множество идентичностей, но лишь немногие из них хотя бы отчасти совпадут с Ачоли. Это одна из причин того, что Уганда – очень поляризованная страна. У Ачоли и Анколе в плане идентичности очень мало общего. Поэтому они голосуют за разные партии и предпочитают кандидатов из своей группы. И все это не говоря уже о долгой истории этнической конкуренции и локальных войн [20].
Однако обо всей Африке так не скажешь. В связи с этим можно привести в пример Мали. В пределах ее южной части идентичности совпадают. В результате политика менее разделена между этническими полюсами, чем в Уганде. Одна из причин этого кроется в великом социальном эксперименте восьмивековой давности.
Сундиата Кейта основал империю Мали в XIII веке на берегах реки Нигер. Если бы она существовала по сей день, ее границы простирались бы от Сенегала на западе почти до самой Нигерии на востоке. Впрочем, собирая свои владения, молодой правитель столкнулся с той же проблемой: империи предстояло объединить поляризованные народы, большинству из которых взаимодействие друг с другом не грозило. Согласно преданиям, Кейта ввел юридический кодекс, который после передавался из поколения в поколение, – набор правил, по которым должны жить его люди. Это была своего рода неписаная конституция, одна из древнейших в мире. Одни называют ее хартией Мандена, другие – Курукан Фуга. Она гарантировала право на жизнь и свободу от физического насилия. Она устанавливала правила, по которым должны были выбираться и сменяться главы кланов и возрастных групп. Она устанавливала права собственности и ставила вне закона дурное обращение с рабами. Главной ее целью было поддержание мира в народах империи и отношениях между ними.
Помимо прочего, Кейта в своей хартии создал новую перекрестную идентичность, которая должна была скрепить различные этнические группы за счет фамилий. В наши дни она называется шуточным родством, или братством. По этим правилам некий Кейта (частотная фамилия народа малинке) и некий Кулибали (фамилия народа бамбара) – «двоюродные братья»; как правило, фамилии должны иметь близкие значения. Когда два таких человека, совершенно незнакомые друг с другом, встречаются, сходные фамилии дают им основание считать друг друга родней. Чтобы обозначить это и подчеркнуть, они поддразнивают друг друга, обмениваясь традиционными шутками. Такое «родство» – неформальный альянс людей из разных этнических групп, живущих далеко друг от друга, – дает им право на дружеское подначивание. Этот пример показывает удивительную способность людей конструировать групповую идентичность из самых мелких деталей.
И это работает! Шуточное родство способствует мирной политической жизни в Мали и по сей день. Знакомясь с кандидатами на выборах, средний малинке с удовольствием отдаст свой голос за «однофамильца» из бамбара, а те точно так же поддержат «родственника» из малинке. Конечно, шуточное родство не панацея, и стычки на этнической почве все-таки происходят. Однако перекрестные связи все же способствуют тому, что этническая политика в Мали менее поляризована, чем в других странах региона [21]. Это пример схемы, которая действенна и в более широком смысле: в местах, где этнические группы сильнее рассеяны и перемешаны, заметна меньшая склонность к поляризации и конфликтам, чем там, где группы сконцентрированы. Там, где религиозные и классовые различия пересекают этнические границы, тоже заметно меньше проявлений насилия, чем в местах, где разные идентичности существуют параллельно [22].
Другой тип пересекающейся идентичности – национализм. Национальный престиж, экономический рост и другие подобные достижения могут усиливать связи больших групп и ослаблять клановые, разделяющие. Малинке и бамбара могут идентифицировать себя как малийцы и потенциально испытывать больше симпатий друг к другу как членам общей группы. Обычно это происходит медленно, и наблюдать такие процессы трудно. Но
