в основе всех трех. Но для нашей цели это не имеет решающего значения. Важен итог. Этот сдвиг расширил границы симпатии, включив в их пределы интересы «других», а это сделало воинственное поведение еще менее приемлемым, чем раньше.
Глава 8
Сдержки и противовесы
Амос Сойер говорит медленно, то и дело позволяя окружающей его молодежи подхватывать беседу. Представительный, с коротким ежиком седых волос и эспаньолкой, профессор больше всего напоминает доброго дедушку. К сожалению, в середине 1990-х годов Сойеру пришлось покинуть родную Либерию, где уже много лет не заканчивалась война. Он перебрался в университет Индианы в Блумберге, куда его пригласила преподавать Элинор Остром, его давняя подруга и будущий лауреат Нобелевской премии.
В Блумберге Сойер встретился с аспиранткой, изучавшей конфликт в северной Уганде, – Джинни Аннан. Когда она приступала к докторской диссертации, родина Сойера полыхала. Однако к тому времени, как мы с Джинни завершили проект по Уганде, в Либерии впервые за 10 лет наступил мир. И однажды Сойер объявил, что возвращается домой. К нему обратилась за помощью Эллен Серлиф, президент страны и первая женщина – глава африканского государства. Джинни спросила, что она может сделать, и Амос ответил: «Приезжай и смотри». Вот так летом 2008 года мы отправились в Монровию.
После 14 лет войны и нестабильности в столице Либерии царила разруха. Жара, влажность, болота и тропические леса напомнили мне Флориду в разгар лета, но сходство на этом заканчивалось. На улицах Монровии было больше ям, чем асфальта, От половины крупных отелей и правительственных зданий остались выпотрошенные обгоревшие остовы. Недавно созданное правительство с помощью ООН восстановило и заняло несколько зданий, но все остальное представляло собой импровизированный многоэтажный поселок сквоттеров, укрывающихся под разноцветными драными кусками брезента.
Но даже разруха не могла погасить ощущение надежды. 15 тысяч миротворцев из Пакистана, Непала и Нигерии патрулировали страну. Жители Либерии в битком набитых самолетах наконец возвращались домой, лелея смелые мечты заняться бизнесом или просто помочь стране в сложной ситуации. Грамотное и относительно честное правительство постепенно брало контроль в свои руки. Жители Монровии наконец поверили, что пришел мир.
Совет, состоявший из членов кабинета министров Либерии и представителей иностранных агентств, стремился укрепить новый порядок. Они хотели исследовать корни конфликта – эта фраза в те дни часто звучала в Либерии. Каждую неделю группа собиралась за огромным столом в прохладном – благодаря кондиционеру – зале министерства внутренних дел. Мы с Джинни могли наблюдать за их работой. Они обсуждали десятки проектов и идей – от обеспечения работой недовольных бывших бойцов до примирения этнических врагов.
Но я почти не слышал, чтобы кто-то обсуждал одну из причин конфликта – ни в этом совете, ни где-то еще: невероятную централизацию власти в Либерии. Я не видел за столом заседаний ни единого проекта, который предлагал бы распределение принятия решений и привлечение других политических сил. В конце концов, все государственные министры настроены на то, чтобы сохранить контроль на государственном уровне. Зачем им делиться властью? Что до иностранных агентств, то им попросту было предписано иметь дело только с центральным суверенным государством. Ни у кого не было мандата контактировать с региональными властями, гражданским обществом или отдельными городами. Да они и не хотели иметь дело со скандальным правительством или региональными деятелями. Кроме того, нынешний президент пришлась им по нраву: Серлиф когда-то успешно работала во Всемирном банке, а значит, ее представления и намерения были достаточно верными, А даже если бы Либерия и рассредоточила власть, кто мог бы гарантировать, что это поспособствует миру? Децентрализация власти многим казалась способом усилить, а не уменьшить фракционность,
Сойер не был с этим согласен. Он понимал, что министры и иностранные агентства проявляют кошмарную недальновидность. При формальной власти, полностью сосредоточенной в одном кабинете, и слабом гражданском обществе «демократия» в Либерии означала только возможность выбора диктатора каждые шесть лет. А это в свою очередь означало практически единственный сдерживающий инструмент – конкурентную борьбу за кабинет номер один. На тот момент дипломаты были рады видеть в президентском кресле кого-то вроде Серлиф, не стесненного в действиях. Сойер тоже ей восхищался. Но он спрашивал: а что, если Либерию снова постигнет неудача? Что, если на следующих выборах какое-нибудь случайное стечение обстоятельств приведет к власти очередного жестокого военного диктатора? Система в Либерии напоминала гигантскую русскую рулетку – опасную игру, в которую играют наиболее нестабильные страны.
Сойер, как глава конституционной комиссии Либерии, хотел изменить правила этой игры. Он хотел, чтобы городские и провинциальные власти сами могли собирать налоги и расходовать средства – так же, как во многих развитых странах. Он хотел, чтобы главы местных администраций избирались гражданами, а не назначались президентом, а сенат и палата представителей обладали реальной конституционной властью. Он хотел, чтобы бюрократия меньше зависела от текущего правителя, а не исполняла его капризы. И еще он хотел, чтобы надгосударственные структуры, такие как союзы западноафриканских стран, имели право высказываться об экономической политике и соблюдении прав человека. Он говорил, что это – путь к миру и процветанию.
Сойер мог подтвердить свое мнение научными изысканиями, мог указать на примеры конституционных экспериментов прошлого в наиболее стабильных и благополучных странах мира. Более того, авторитет и полномочия Сойера подкреплялись и политическим опытом, поскольку он уже был главой
страны. В 1989 году после вторжения повстанцев в Либерию изгнанные представители элит собрались в Гамбии, крошечном осколке страны в Западной Африке. Все они представляли разные регионы и политические партии. И пока повстанцы и правительственные войска ожесточенно сражались за контроль над Либерией, изгнанники выбрали временным президентом скромного и принципиального ученого. Так Сойер четыре года провел в Монровии, прежде чем группа военных заговорщиков не выдавила его из президентского офиса.
Как политик Сойер был человеком совсем иного склада, чем бряцающие оружием коллеги и конкуренты. Для начала, он был исключительно скромен. Джинни запомнила его первое выступление в Блумингтоне: он представился профессором и сразу перешел к лекции, так что Элинор Остром пришлось выкрикнуть из зала: «И еще вы были президентом Либерии!» Важнее, впрочем, другое. Жизнь активного политического деятеля, научные занятия и характер лидера открыли перед Сойером необычные перспективы. Он не хотел продвигать и поддерживать хороших лидеров – таких, как он сам или Серлиф. Он хотел их сдерживать. В ряде книг и статей он описывал важнейшую причину неудач, которые преследовали многие общества. Он утверждал, что фундаментальной причиной конфликта в Либерии, на континенте и в других частях света становилось ничем не ограниченное, чрезмерно централизованное
