Рано утром я незаметно выскользнул из комнаты Ники и вышел в город. На душе было легко и светло, и я зашел на службу в ближайший православный храм.
Исповедь и молитвы очистили мою душу, и я вновь почувствовал ностальгию по своей духовной родине и решимость достичь ее. Передо мной стояла нелегкая задача, но при поддержке Ники я мог ее решить.
На небе сияло яркое солнце, теплыми лучами согревая остывшие за ночь улицы. Навстречу шли юные девушки, одна из них улыбнулась мне.
"Это хороший знак", – подумал я и направился к телефонной будке.
Я развернул листок с номерами телефонов, который дала мне Ника. Их оказалось всего два: первый номер принадлежал некому Васе, а второй – неизвестному существу по кличке Рикки-Тики-Тави, и с него я решил начать.
Я позвонил, и человек-мангуст тут же пригласил меня к себе. Он жил в старом двухэтажном доме на рабочей окраине. Проходя через пыльный двор, увешанный бельем, где кричали дети и ссорились хозяйки, я подумал: "Нелегко, наверное, этому Рикки стремиться к Просветлению, среди земной суеты".
На мой звонок открыла громадная женщина в ситцевом фартуке, сказала: "Проходите", – и кивнула на балконную дверь. Там, в уголке балкона, заставленного банками с огурцами и вареньями, стоял на голове сухонький парень в застиранной футболке, в самом деле похожий на юркого мангуста. Он перекувыркнулся и пожал мне руку:
– Ну, рассказывай о своем Учителе.
– Мой Учитель довольно крут, и в двух словах его не опишешь, – отвечал я, – поэтому лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– А моя жизнь – хреновая, – вздохнул он. – Дом, работа, колбаса – вот и все впечатления. Вот это воплощение проживу безупречным семьянином, а в следующем – обязательно надо родиться тибетским монахом.
– А зачем тебе ждать следующего воплощения? – удивился я. – Ты и в этом еще успеешь.
– А жена? ~ поднял он испуганные глаза.
– Да брось ты ее, и не будет у тебя проблем.
– Как же она без меня, родненькая?! – запричитал он.
– А только будет счастливее с другим, – сказал я, глянув на его тщедушность.
– Совесть не позволяет, – отрезал Рикки, – я, поди, человек ответственный.
– Тут не в совести дело, а в твоей нерешительности, – отметил я. – Ты вот почитай "Путешествие на Запад", там все написано про нужную совесть.
– Да я все читал, – отмахнулся он. – Вот, целая библиотека под кроватью. Когда твой Мастер приедет, обязательно познакомь меня с ним.
– Ну-ка марш белье отжимать, – крикнула жена, появляясь на балконе, и храбрый Рикки покорно поплелся на кухню.
"Этот парень надежно сидит под юбкой, – подумал я, – но все же попытаюсь из него сделать человека". Я радостно вышел на свежий воздух, нашел в парке скамейку под березой и присел погреться в ярких лучах солнца. Сделав короткие записи в тетради, я, для настройки на Луч Школы, прочел слова Джи:
"Перед нами стоит задача настолько великая и высокая, что за нее могут взяться лишь немногие отважные люди, которым надоело расти в тепличных условиях Школы, делая игрушечные упражнения. Многие школьные практики существуют только для того, чтобы сместить восприятие ученика в сторону осознавания гиперфизического мира. И только когда ученик реально станет участвовать в гиперфизической жизни, когда он окунется в мир потустороннего бытия и сможет войти в передовой отряд человечества – он пройдет первую ступень на Пути своего восхождения. Он пройдет первых Стражей астрального порога, он будет допущен в Храм. Но до этого все его потуги будут лежать в области фантазий, а он сам будет пребывать на помойке космической жизни".
Восстановив свой дух, я позвонил Василию.
Второй кандидат на Корабль устроился получше своего дружка. Он жил в новом доме с молоденькой симпатичной женой, но, тем не менее, выглядел вялым и дряблым.
"Это дохлик или мямлик", – определил я.
Он радостно усадил меня за стол и стал рассказывать про свою горькую жизнь:
– Когда мне было шестнадцать лет, я прочел книгу Шива-нанды о медитации. Мне страстно захотелось с ее помощью достичь Высшей Свободы. Я провел в медитациях сотни часов. Иногда мне даже уцавалось прикоснуться к Высшему "Я", и тогда мой скучный мир превращался в космические бездны, из которых я не хотел возвращаться.
Чтобы удержаться в правильной позе, я обматывал себя веревками и так подолгу находился в состоянии транса. Однажды в дом заглянула моя бабка и, увидев меня в странном для нее состоянии, вызвала санитаров, которые тут же отвезли меня в дурдом. В дурдоме, узнав, что я стремлюсь к Просветлению, закололи меня аминазином, и до такой степени, что я перестал ходить, а руки и ноги дергались во все стороны.
Но молоденькая медсестра Вера помогла мне. Она с большими трудностями, под расписку и личную ответственность, забрала меня из этого ужасного заведения к себе домой на полное обеспечение. Два года я приходил в себя, учился заново ходить, читать и писать. Считай, она спасла мне жизнь. Теперь Вера стала моей женой и ученицей одновременно…
Я смотрел грустно на Васю: да, ему не повезло в жизни. Он был похож на бесформенное желе и не мог собрать сознание в точку, чтобы стать человеком. Нет, Вася не годится в ученики – он входит в число пострадавших на поле битвы. Теперь ему надо отсиживаться в тылу, а на передовую можно брать только здоровых. Я попрощался и ушел, но в душе еще теплилась надежда подготовить к встрече с Джи хотя бы двоих – Рикки и Васю.
Было еще рано возвращаться к Нике, и я пошел в городской парк, чтобы углубиться в темы бесед с Джи, для укрепления связи с его учением и настройки на высшие вибрации. Открыв дневник, я прочитал:
".. .И только выполняя на Земле те задачи, которые поставлены вышестоящим Эгрегором, он может начать реальную работу над собой. Тогда начнутся реальные трудности, смерть станет советчиком на Пути. Тогда впервые откроется дверь в реальную космическую жизнь, где дуют не только теплые южные ветры, но и ледяные северные. А до этого все молитвы к вышестоящему Божеству и всевозможные упражнения имеют чисто мирской оттенок. Он выдается той облагороженной фальшью, которая идет от телесных или душевных потребностей. Только тогда, когда ученик вступит в пределы Эгрегорной жизни, он начнет свое реальное восхождение по Золотой Лестнице.
Но оранжерейная атмосфера Школы необходима, ибо она на протяжении десятилетий готовит слабый человеческий дух к настоящей космической жизни, где нет места слабости и жалости к себе, нет самооправданий, где за все надо платить своей кровью.
Делать дыхательные упражнения и вовремя исполнять молитвы – это работа по первой линии. Если помогать в этом своим товарищам, то это работа по второй линии. А если правильно держать Небо над землей, проводить ветер вышестоящего Эгрегора – то это третья линия работы. И вот тут-то начинается настоящая битва с самим собой, не игрушечная, а реальная, где в обучении нет места дешевым трюкам, где все происходит реально. Это выход на переднюю линию фронта, где летают снаряды и всегда можно погибнуть".
Я огляделся. Надо мной мирно светило вечернее солнце, играя бликами на теплом асфальте, чуть подрагивали от ласкового ветерка листья каштанов, пересвистывались птицы.
"А как хочется на космическую передовую!" – подумал я.
Кроме подготовки группы мистиков к приезду Джи, мне было необходимо заработать деньги на следующий год обучения. Я решил позвонить Голден-Блу – ведь она обещала помочь.
Через час мы с Голден-Блу быстро шагали вдоль набережной. По реке скользили белоснежные катера, и сердце мое пело оттого, что рядом со мной идет такая очаровательная леди.
– Я отведу тебя к своему другу – известному художнику, – сказала она.
– Он тоже стремится к Просветлению? – с надеждой спросил я.
– Он стремится разбогатеть, – засмеялась Голден-Блу, – а для тебя такой человек может быть полезен. – Его зовут Вячеслав – или просто Художник. Он великолепно разбирается в мире людей, являясь в этом непревзойденным сталкером.
– Как же художник может разбогатеть? – удивился я.
– Вячеслав выполняет мозаичные заказы. Самое главное – найти богатого заказчика. Он виртуозно обрабатывает председателей колхозов, знает все о скрытых фондах и о том, как из них законным образом извлечь финансы на оформительские работы.
– Как все сложно! – вздохнул я.
– Это тебе не в кладовке медитировать, – засмеялась Голден-Блу.
Мы подошли к длинному обшарпанному дому, под окнами которого росли крапива да одичавший лук.
– Привет, – кивнула Голден-Блу молодому человеку, стоявшему с папиросой на балконе первого этажа.
Я взглянул на него: передо мной был вылитый Остап Бендер.
– Привет нищему духом, – отозвался Вячеслав, окинув меня опытным взглядом. – Заходите.
