неприязнью, существовавшей между Картером и Бегином. Бегин с самого начала понял, что во всем том, что касается личных отношений с Картером, он не может быть соперником Садату. Збигнев Бжезинский в свое время заметил, что Садат был «фаворитом» Картера[467], — отчасти потому, что они оба были людьми «сельского происхождения», но также и потому, что Картер считал Бегина «упрямцем». Как писал один историк, «Садату был нужен мир, Бегину же, по мнению Картера, были нужны территории»[468]. Садат быстро становился всеобщим любимцем. Журнал «Тайм», назвав Садата «Архитектором нового Ближнего Востока», удостоил его титула «Человек года»[469]. Журнал восхвалял готовность Садата встретиться с Бегином и называл израильского премьер-министра «вывернутым наизнанку саброй» — имея в виду и плод кактуса, и типичное прозвище коренных израильтян: в отличие от них, Бегин был мягким снаружи и колючим внутри. Вместе с тем «Тайм» положительно отозвался об очевидном намерении Бегина внести изменения в ближневосточную ситуацию.
В этой связи один из сторонников Бегина писал: «Бегин убежден в том, что ему удастся достигнуть недостижимого. Ему не дает покоя болезнь сердца [после выборов он был дважды госпитализирован с сердечным приступом], а это означает, что время уходит, и непонятно, какими они останутся в истории — он и его основной оппонент, Бен-Гурион. Бегин старается пробиться в книги по еврейской истории как лидер, добившийся мира — чего так и не удалось Бен-Гуриону. Пока что Бегину удается, по меньшей мере, сохранить движение на пути к миру, начатое Садатом; если же он преуспеет и в дальнейшем, то обеспечит себе место на страницах не только еврейской, но и всемирной истории»[470].
Однако всё обстояло не столь просто. Терпение Картера иссякало, и все, включая американских евреев, понимали, что жизненно необходимо добиться очевидного прорыва. Кое-кого из американских евреев даже беспокоил «местечковый вид» Бегина на фоне благопристойно одетых политиков, и они направили в резиденцию премьер-министра «полицию моды», дабы улучшить внешний облик израильского премьера. Придя к нему домой, «эксперты» проинспектировали его наряды и высказали соображения относительно изменений в гардеробе. Бегин выслушивал их замечания как послушный ученик, но тут взорвалась Ализа: «Сорок лет я одеваю тебя — и ничего, ты стал премьер-министром. Зачем тебе надо всё это?» Бегин примирительно посмотрел на нее и сказал: «Ализанька, если это хорошо для евреев, так что же тут плохого?»[471]
Но портняжное искусство вряд ли могло способствовать решению проблемы, и отношения с Картером продолжали ухудшаться. После встречи Садата с Картером в феврале 1978 года американский президент объявил израильские поселения на Синае незаконными и одновременно с этим пообещал поставить Египту новые истребители. Умышленно это делалось или нет, но и Садат, и Картер создавали впечатление, что ими движет только одна сила — враждебность к Израилю. Министр иностранных дел Моше Даян — в прошлом боец Ѓаганы, видный деятель партии МАПАЙ и человек, далекий от ревизионистских взглядов, — назвал американскую администрацию «антиизраильской» и заявил, что Картер и американцы «утратили право называться честными посредниками»[472]. Однако позиция Картера не смягчилась. Месяц спустя Бегин снова сел за стол переговоров с Картером и был «потрясен до потери речи»[473] после того, как президент США «перечислил египетско-израильские проблемы и в каждой из них обвинил Бегина: поселения на Западном берегу и в Синае, суверенитет Западного берега и принцип „территории в обмен на мир“»[474]. Для Бегина это стало личным ударом, поскольку он полагал, что его готовность отдать основную часть Синайского полуострова является жертвой, равносильной всем египетским уступкам. Картер надменно сказал смертельно бледному Бегину: «Вероятность того, что мирные переговоры с Египтом удастся возобновить, является весьма незначительной». По словам Авнера, это была «абсолютно патовая ситуация»[475].
Бегин был подавлен, и людям, хорошо его знавшим, стали заметны признаки ухудшения здоровья. Он был госпитализирован в 1977 году после сердечного приступа, а в мае 1978 года был госпитализирован снова по поводу сердечно-сосудистой недостаточности. Постоянное ухудшение его физического состояния навело лечащего врача больницы «Ѓадасса» на мысль о его психическом здоровье. «Проблема заключается в том, что ему приходится принимать разнонаправленные лекарственные средства: одни — кардиологические, другие — для лечения диабета, результатом чего являются сильно выраженные и часто повторяющиеся психологические скачки и смена настроения», — сказал врач[476]. Периоды подъема духа сменялись состоянием упадка, когда Бегин, судя по всему, был не в состоянии концентрировать внимание и работать в полную силу. При этом, будучи поставленным перед необходимостью принимать более значимые решение, чем когда бы то ни было прежде, он — по мнению ряда наблюдателей — вряд ли был в состоянии нести такую нагрузку. Ицхак Навон, в прошлом боец Ѓаганы, а впоследствии пятый президент Государства Израиль, вспоминал: «У Бегина были проблемы с выполнением своих служебных обязанностей. Он засыпал во время заседаний, уронив голову на грудь, и явно не мог сосредоточиться»[477]. Эзер Вейцман, министр обороны в правительстве Бегина (племянник Хаима Вейцмана, первого президента Государства Израиль, боец Эцеля, впоследствии командующий ВВС Израиля, а затем седьмой президент страны), отмечал, что «премьер-министр был, судя по всему, безразличен ко всему происходящему в его присутствии, не принимал участия в обсуждении рассматриваемых правительством вопросов… Он сидел, погруженный в свои мысли, и его безжизненный взгляд был устремлен куда-то вдаль»[478]. Изнурительный процесс переговоров в сочетании с болезненным состоянием Бегина грозили полностью cломить его. Вейцман, никогда не принадлежавший к числу убежденных сторонников Бегина, превосходно осознавал всю степень риска и старался по возможности укрепить его дух: «Не отступайтесь! Выйдите из кабинета и пообщайтесь с людьми… Такое общение взбодрит вас»[479].
У Картера были свои причины для беспокойства. Опасаясь, что провал переговоров может вновь направить Египет в орбиту влияния Советского Союза, он решился на отчаянный шаг, с минимальной надеждой на успех, предложив провести интенсивные двухнедельные переговоры на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде, загородной резиденции американских президентов. Это было идеальное место для саммита — в ста километрах от Вашингтона, охраняемое морскими пехотинцами, изолированное от мира и от журналистов. Бегин назвал его «роскошным концлагерем»[480].
Говоря о планируемом саммите, Картер подчеркнул, сколь велика его значимость, и сказал Бегину, что «мир на Ближнем Востоке теперь в его руках» и что у него «имеется неповторимая возможность заключить мир — или потерпеть неудачу… ведь другого такого случая может и не представиться»[481]. Однако мировоззрение Бегина корнями уходило в историческое самосознание еврейского народа, и потому он вряд
