ли мог согласиться с таким подходом к вопросу. Выступая по израильскому телевидению, он высказал свое несогласие с мнением Картера: «Наш народ жил не одну тысячу лет до Кэмп-Дэвида и проживет еще тысячи лет после Кэмп-Дэвида… Нам говорят, что это последний шанс достигнуть мира, но мы с этим не согласны: в жизни нет такой вещи, как „последний шанс“…»[482].
В самолете по пути в США Бегин, мысленно готовясь к нелегким переговорам, припомнил слова своего учителя Зеева Жаботинского: «Единственный путь к достижению соглашения в будущем — полностью отказаться от всяческих попыток достигнуть соглашения в настоящем»[483].
13
Это принадлежит народу моему
Когда возвратит Господь из плена сынов Сиона, все пережитое покажется нам сном. Тогда смеяться будем мы полнозвучно, и песни будут слетать с наших уст. И скажут тогда народы: «Великие чудеса совершил Господь для нас, и ликуем мы».
Теѓилим, 126:1–2 [Перевод 3. Рапопорта].
Уже с 5 сентября, первого дня саммита в Кэмп-Дэвиде, общая тональность переговоров была довольно напряженной. Садат требовал ухода израильтян с Западного берега и из сектора Газы, чтобы освободить место для будущего палестинского государства. В глазах Бегина эти требования выглядели абсурдными. Организация освобождения Палестины обосновалась в Каире при поддержке Египта и с самого начала поклялась уничтожить Израиль, тогда как Садат добивался от Израиля согласия не только на ослабление буферной зоны, к чему привело бы возвращения Синая, но также и на создание государства для тех, кто открыто намеревался уничтожить Эрец-Исраэль. Садат также требовал финансовых компенсаций за убытки, которые Египет понес во время и в результате Войны Судного дня (1973 год). Хотя Садат, по всей видимости, заранее проинформировал Картера, что будет готов пойти на компромисс по всем этим вопросам, все-таки он решил, что сначала должен выдвинуть максимальные требования. (Посол Сэмюэль Льюис впоследствии говорил о предостережении, переданном Садату его помощниками относительно того, что его жизни может угрожать опасность, если он с легкостью согласится на компромисс.)
Бегин отверг все эти требования Садата, заявив, что это хуцпа («наглость»)[484]. Атмосфера на переговорах вскоре стала весьма напряженной. Картер писал в этой связи: «Обе стороны перестали сдерживаться. С пылающими лицами они отбросили в сторону все условности дипломатического языка и протокола. Похоже, что они совсем забыли о моем присутствии»[485]. После двух первых дней саммита Картер решил, что больше не будет встреч между Бегином и Садатом в Кэмп-Дэвиде с глазу на глаз.
Мнения американских участников переговоров о Бегине разделились. Сэм Льюис считал, что «Бегин не в состоянии лично разобраться во всех вариантах, альтернативах, возможностях и тонкостях», однако Сайрус Вэнс полагал, что Бегин — это «один из самых сильных игроков в покер», какого ему когда-либо доводилось встречать[486]. Благодаря своим настойчивым усилиям не оставлять без внимания ни одну из рассматриваемых мелочей, он довел Картера буквально до срыва. Для достижения своей цели Бегин прибегал к языковым тонкостям — например, играя на различиях между такими понятиями, как «палестинцы», «палестинский народ» и «палестинские арабы». Картер, который, вне сомнения, не понимал, в чем уязвимость тех идей, которые он старался «навязать» — по мнению Бегина — израильской стороне, полностью утратил расположение к израильскому лидеру. Говорили, что наедине он говорил своей жене: «Этот Бегин — просто психопат»[487].
Бегин же прилагал все усилия, пытаясь найти некий компромисс, благодаря которому можно было бы сохранять контроль над процессом палестинской автономизации. Он не намеревался отдавать ни малейшей части Земли Израиля, и в этом его поддерживал Моше Даян, считавший, что Западный берег принципиально важен для безопасности страны. Вместе с тем стороны постепенно приближались к договоренности относительно того, что палестинцы получат некий орган самоуправления, который будет избран на пятилетний срок; на протяжении этих пяти лет предполагалось рассмотреть соглашение об окончательном статусе — при условии, что такой статус получит одобрение всех заинтересованных сторон. В принципе, это предусматривало наличие у каждой стороны права вето. Такое положение дел устраивало всех в краткосрочной перспективе и вместе с тем делало несбыточными все надежды палестинцев на реальную автономию. Решат палестинцы, что Израиль должен уйти с Западного берега — и Израиль наложит вето на это решение; Израиль захочет сохранить контроль над Западным берегом — и тогда вето, в свою очередь, наложат арабы.
Осторожно ведя переговоры, Бегин старался, чтобы палестинцы не получили ничего сверх ограниченной автономии, на которую он был согласен. (Употреблять в контексте Кэмп-Дэвида термин «статус государства» — это анахронизм; тогда еще не существовало идеи «палестинской государственности», и переговоры велись на более абстрактном уровне, а к конкретике стороны перейдут лишь в последующие десятилетия.) Бегина вполне устраивала складывавшаяся тупиковая ситуация; у него имелось ощущение, что она устраивает и Садата. Садат при этом получал и мир, и Синай, а к тому же мог заявить, что приложил все усилия для защиты интересов палестинцев. И в самом деле, Арье Наор, секретарь правительства Бегина, принимавший участие в саммите, полагал, что Садат не отступился ни от чего для него важного. Интересы же палестинцев, как утверждал Наор, были для Садата в значительной степени безразличны — просто, являясь лидером самой многонаселенной арабской страны, он хотел иметь основания для утверждения, что сделал максимум возможного в палестинском вопросе[488].
Как бы то ни было, споры были резкими и проходили в напряженной обстановке. Уже наступал шабат, а результатов все еще не предвиделось. Бегин настоял на церемонии встречи субботы. Из Вашингтона были доставлены халы, вино, фаршированная рыба и кипы. На трапезу были приглашены все участники саммита — и американцы, и египтяне, однако египтяне отклонили приглашение[489]. За столом Бегин произнес кидуш. Осажденный со всех сторон, он черпал силу из своего главного источника — ведь он был евреем, одним из звеньев священной цепи.
Картер, даже не пытавшийся скрывать свое пренебрежительное отношение к Бегину, напрямую обратился к Эзеру Вейцману, Моше Даяну и Аѓарону Бараку (бывшему в то время генеральным прокурором страны, а впоследствии ставшему председателем Верховного суда Израиля). Такое поведение было тактически ошибочным, поскольку тем самым он как бы отстранял Бегина от процесса, давая пожилому человеку понять, что никто не заинтересован вести с ним переговоры. Несколько раз на протяжении следующей недели Бегин предпринимал попытки вернуться домой, чтобы таким образом выйти из сложившейся двусмысленной ситуации. Напряженность увеличивалась, и его самочувствие все ухудшалось.
Небезынтересно заметить, что президент Соединенных Штатов, похоже, был не в состоянии осознать
