более тщательно взвешивают свои решения. И это правда: статистический анализ показал, что демократические режимы сравнительно редко нападают друг на друга, а когда все-таки воюют, то в основном против автократических режимов (и даже при этом редко инициируют конфликт). Некоторые демократии поддерживают войны в других странах: прокси-войны, финансирование партизанских движений, поставку вооружений союзническим режимам, ведущим репрессивные действия. Тем не менее во всех этих случаях жертвы конфликтов находятся за границей, и у них нет способа призвать к ответу лидеров демократической страны [10].
Но даже при том, что мы называем этот мир демократическим, я должен заметить, что для его существования основную роль играют не выборы, а полицентричность власти, Подтверждением может служить тот факт, что институционализированные автократии тоже не особенно часто воюют. Джессика Уикс указывает на такие страны, как Китай, где власть широко распределена между крупной политической организацией (коммунистической партией), могущественными боссами, влиятельными компаниями и многими уровнями региональных и местных правительств. Такие общества во многих смыслах полицентричны, даже если они не выбирают своих лидеров. Правительства в институционализированных автократиях, пусть даже не обязанные отчитываться перед гражданами так прямо, как это принято в развитых демократических странах, все равно имеют дело с обществом, не расположенным нападать на другие страны, и лидеры опасаются последствий народного гнева.
Другую причину можно найти в регионах, переживших гражданские войны и восстания. Еще раз: у этих исследований есть свои слабости, естественных экспериментов слишком мало. Но страны с сильными институтами, как автократические, так и демократические, выглядят наиболее стабильными, а более персоналистские режимы более склонны к распаду. Вспомните главу 5 и проблему обязательств, неотъемлемую от гражданских войн: централизованные правительства неспособны убедить внутреннего противника сложить оружие. Вероятно, поэтому в странах, на правительства которых действует больше сдерживающих факторов, менее вероятны длительные и многократные внутренние конфликты. Вероятно, по той же причине многие страны с этническим и религиозным разнообразием избегают мажоритарного правления и выбирают более децентрализованные, допускающие распределение власти, то есть больше ориентированные на консенсус. Этническое и географическое распределение власти, судя по всему, тоже может быть стабилизирующей силой [11].
И наконец, некоторые ученые пытаются пристально рассмотреть отдельные случаи, собирая данные о подвижках в соотношении власти де-факто и де-юре. Это исследование ведется недавно, но в целом оно говорит о том, что систему ответственности и проверок можно усовершенствовать.
Но как? Если вы живете при диктатуре, вы не можете просто опустить письмо с предложениями в ящик для жалоб у президентского дворца. Каким образом общества создают сильные местные правительства с разделением властей и удерживают сильные переговорные позиции?
Путь к усилению контроля со стороны общества
Во множестве томов, написанных по поводу демократизации и ограничения власти, повторяется одна и та же мысль: система сдержек и противовесов создается постепенно и требует борьбы. Сначала технологии, экономическое развитие или обстоятельства дают массам на крупицу больше власти де-факто – материальной, мобилизационной или военной; затем часть общества пользуется ею, чтобы выдавить из лидеров уступку. Можно отщипнуть кусочек пирога в институциональном плане, чуть сильнее связав руки правителю. Можно добиться права голоса для группы, лишенной гражданских прав, – минимум, достаточный, чтобы предотвратить восстание, не более того. Нигерийский политолог Клод Аке выразился резко, но точно: «Демократия не может быть дана, она должна быть захвачена» [12].
Кого-то может разочаровать мысль о том, что сдержки и противовесы создаются медленно и через борьбу. Однако на это можно посмотреть и иначе – как на множество возможностей для установления равенства и мира, доступных на периферии: небольшие изменения в институтах де-юре, небольшие подвижки во власти де-факто, которых общество добивается мало-помалу. Это масштаб, в котором могут работать рядовые активисты, общественные организации и иностранные проповедники демократии. Я считают это вдохновляющим, и такой постепенный поход – тема, которая еще не раз возникнет в дальнейшем повествовании.
Один аспект, с которым нужно работать, – правовые нормы де-юре. Исследования говорят об этом четко: небольшие изменения имеют большое значение. Простой способ прочувствовать это – взглянуть на времена, когда политические партии и активисты уточняли правовые нормы, чтобы дать голос самым слабым. Например, когда в Бразилии внедрили машины для голосования, все смогли увидеть фотографию кандидата и эмблему партии, что дало возможность голосовать неграмотным. Это оказало большое влияние на результаты выборов и повернуло политику и финансы в пользу бедных. Исследователи в Сьерра-Леоне и Бенине уговорили политические партии провести эксперимент с разными способами информирования избирателей и большей ответственности кандидатов: дебаты, встречи в муниципалитетах, предварительные выборы. В результате граждане получили больше информации, избрали более достойных кандидатов, а заодно стало меньше покупок голосов. Более масштабный пример – из Китая, где с 1980-х проходят выборы деревенских комитетов. Эту реформу Китай проводил осторожно, постепенно, сначала проверив на нескольких поселениях, как это работает, и только потом развернул шире. Страна почувствовала, что местные выборы повышают отчетность местных лидеров, а деревни заметили реальные изменения. Земли стали распределять шире, снизились неравенство доходов и уровень коррупции. Оценив успех, Коммунистическая партия Китая со временем распространила деревенские выборы на всю страну [13].
Справедливо и противоположное: небольшие изменения правовых норм могут привести к лишению гражданских прав. Например, после Гражданской войны в США южные штаты использовали тесты на грамотность и подушный избирательный налог, чтобы не допустить к голосованию чернокожих американцев. В тех округах, где были приняты эти нормы, резко сократилась явка на выборы черных, выросла численность демократической партии (тогда настроенной против черных) и сокращение общественных расходов для черных же, в частности на образование. Сегодня американские штаты борются за ужесточение избирательных законов по сходным причинам [14].
Нас, разумеется, прежде всего интересует вопрос, влияют ли эти небольшие правовые изменения на вероятность конфликтов. Свидетельств немного, но я думаю, что влияют. Например, после ста лет ограничений на участие в выборах черных американцев двухпартийная группа республиканцев и демократов внесла на рассмотрение в сенат закон об избирательных правах, который был принят в 1965 году. Закон запрещал вносить дискриминационные изменения в правила. Среди чернокожих сразу повысилась явка на выборы. Есть исследование, сравнивающее южные штаты, сходные во всех отношениях, кроме одного: в некоторых из них действовал этот закон, в других – нет. В половине штатов, защищенных законом, вдвое сократился уровень политических волнений. Можно вспомнить и Англию XIX века: в тех местах, где реформы предоставляли избирательное право большему числу населения, тоже становилось намного спокойнее [15].
Другой аспект – распределение власти де-факто. Идея заключается в том, что система сдержек и противовесов в обществе развивается, когда материальные блага и ресурсы распределяются сравнительно равномерно, население в высокой
