весь водород во Вселенной был создан во время большого взрыва. А человеческое тело на десять процентов состоит из водорода. Это значит, что в нас есть десять процентов чего-то настолько же древнего, как и сама Вселенная.
Я попыталась это осознать. Неделю назад от этой мысли у меня, возможно, закружилась бы голова, но теперь я вполне серьёзно ответила:
— Это и правда круто.
— Благодаря этому кажется, что всё во Вселенной на самом деле хоть немного да связано. Например, даже если инопланетян не существует, даже если мы совсем одни, на самом деле мы не одиноки, потому что все мы сделаны из одного и того же материала. И мы всегда были такими, с самого начала. Понимаешь, что я имею в виду?
Мир словно вышел за свои рамки. Что-то росло в моей груди, и сначала оно походило на ту самую знакомую тревогу. Но это была не она, а нечто большее и более обнадёживающее. Бесконечное пространство возможностей.
— Да, — сказала я Дженнифер, — думаю, что понимаю.
Выдержка из «Путеводителя по Вселенной Дженнифер Чан: Том VIII», статья № 1:
Кем ты себя считаешь?
В самом начале был взрыв.
Было тихо, а потом бам: и весь этот беспорядок, свет, жизнь. Пути назад больше не было. Ничто не могло бы превратить весь этот бардак обратно в крошечную пылинку.
Она постоянно становится больше, ну, вы знаете, — Вселенная. И во всём этом бесконечном пространстве есть так много всего, чему можно научиться и открыть для себя. Так много всего, чего мы не понимаем.
Конечно, я все ещё ищу ответы, потому что такая уж я. Но после падения с той вышки — после того, как я не упала с той вышки — я подумала… может быть, невидимые, таинственные вещи, в конце концов, не так уж и страшны.
Нам известно десять процентов Вселенной. Но девяносто процентов ещё только ждут, когда их откроют.
Мы на десять процентов состоим из самого древнего элемента во Вселенной. А остальные девяносто процентов — это что-то новое.
Так что, возможно, та часть нас, которую мы не понимаем, — она не хорошая и не плохая, а что-то посередине. И это что-то может быть чем угодно.
Что надо знать о Вселенной: никто не знает, чем всё закончится. Некоторые учёные предсказывают Большое Сжатие: гравитация будет притягивать и притягивать всё, пока оно не взорвётся. Другие считают, что это будет Большой Разрыв: тёмная энергия станет такой мощной, что разорвёт всё на части. А третьи думают, что всё так и будет продолжаться, как это происходит сейчас, что Вселенная будет вечно убегать от самой себя.
Но раз знать наверняка всё равно невозможно, у меня вполне может быть теория.
Учёные говорят о гравитации и тёмной энергии так, словно они участвуют в перетягивании каната. Но мне не кажется, что это какое-то состязание. Я думаю, эти силы всегда были предназначены для того, чтобы работать вместе — не для того, чтобы положить всему конец, вызвать Большое Сжатие или Большой Разрыв, а для того, чтобы поддерживать постоянное колебание. Расширение и сжатие.
Мы отталкиваем друг друга. Мы притягиваем друг друга.
Мы причиняем друг другу боль. А потом исцеляем.
Мы исследуем просторы космоса. И возвращаемся домой.
Отталкивание и притяжение сил внутри вдохновляет нас на перемены и открытия. И я думаю, что это хорошо, по крайней мере, я предпочитаю в это верить. Потому что мы все гораздо больше, чем нам кажется. Мы все — часть этой огромной вселенной, полной бесконечной, беспорядочной жизни.
Примечание автора
Я была девочкой в туалете — девочкой, прижавшейся к раковинам, окружённой группой одноклассников. Среди них были мои подруги, те, кого я все ещё считала своими подругами, и даже те, с кем я никогда прежде не разговаривала.
Издевательства начались в социальных сетях, когда я училась в средней школе. В двенадцать лет они писали для меня и про меня сообщения, которые слишком жестоки, чтобы включить их в книгу для двенадцатилетних. Они строили планы подмешать мне что-то в напитки, сломать меня, утопить.
Я говорила себе и другим, что мне не страшно. В течение дня я старалась вести себя так, словно всё это меня не волнует. Но затем я проводила бессонные ночи, прячась под одеялом, ожидая, когда это закончится.
Спустя пару недель стремительной эскалации издевательства из сети перешли в реальность, и в последний день учебного года они загнали меня в угол в туалете.
Одна из них сказала: «Я хочу сделать этот день худшим в твоей никчёмной, жалкой жизни. Надеюсь, ты запомнишь его навсегда».
И я запомнила.
Я помню трещину в стене туалета, мигание тусклых флуоресцентных ламп, то, как одна из них посмотрела на меня и сказала: «Да кем ты себя считаешь?»
Они сказали мне, что я — никто, что я всегда буду никем.
Я помню, что мысленно повторяла: «Не плачь, не плачь», пока они наконец не ушли, и тогда я свернулась калачиком в кабинке и зарыдала на холодном, грязном кафеле, гадая, правы ли они.
Казалось, что это конец всего.
Когда я рассказала об этом учителям, они сказали, что ничего не могут поделать; никто из взрослых не был свидетелем издевательств, и учебный год всё равно закончился. Мне сказали: «Наслаждайся летом. Ты и не заметишь, как забудешь об этом».
Не зная, к кому ещё обратиться, я написала о Том Случае в своём дневнике, словно говоря себе: «Это произошло. Это имело значение».
В этом дневнике я начала писать слабо замаскированную историю об издевательствах в школе, словно могла перерыть свой опыт и найти какое-то объяснение случившемуся. Где я допустила ошибку? Почему эти девочки так на меня разозлились? Из-за чего они захотели причинить мне боль? Я выдумывала ответы на эти вопросы, надеясь, что это позволит мне понять.
Это немного помогло, как это часто бывает с писательством, но я чувствовала, что чего-то не хватает, словно я не могла найти правильные ответы или задавала неправильные вопросы. В конце концов я сказала себе двигаться дальше. Я постаралась забыть о Том Случае.
И это вроде как сработало. Воспоминания могут притупиться так же, как притупляется запах родного дома: мы погружаемся в него так часто, что забываем о существовании какого-либо запаха вообще. Я перестала замечать свою давно похороненную боль.
А потом я начала писать книги о средней
