самосуд, что наказывать коллаборационистов — дело народной власти. Его послушали. Он отвел вас в комендатуру. Потом, как я узнал, вас выручили англичане. Не так ли?
Тодорос продолжал молчать.
— Ну так спас Ангелос вам жизнь или нет?
— Не знаю, не помню. Столько лет прошло…
— Вы живы и обязаны этим ему. И вы же способствовали его осуждению. Сначала вы просили его отпустить вас, вы сами сознались ему во всех своих подлостях. А потом из страха быть разоблаченным вы дали против него показания… Не так ли?
— Не помню…
Мэри подтолкнула Евтихиса: пора, мол, идти. Тот, не оборачиваясь, наступил ей на ногу. Он был целиком поглощен странным разговором за соседним столиком и забыл про Мэри. У нее потемнело в глазах от боли, она вскрикнула, но Евтихис, точно клещами, сжал ей руку.
— Заткнись, а то придушу тебя.
На шум Тодорос повернул голову; господин Харилаос тут же замолчал. Евтихис встал и сказал с улыбкой, что они только сию минуту пришли и что его невеста, когда садилась, ударилась о ножку стола; она такая неловкая и рассеянная, никогда не смотрит себе под ноги.
— Простите, я перебил вас, — обратился он к Тодоросу.
Тодорос покраснел, надулся и с подозрением взглянул на Евтихиса и Мэри.
— Я увидел вас с улицы, и мы зашли поприветствовать вас, — продолжал Евтихис. — Может, мы вам помешали?
Господин Харилаос встал.
— Так вот, если вы напряжете немного свою память, — сказал он Тодоросу, — вы припомните все. Вам просто необходимо очистить свою совесть. Впрочем, вы и так отлично все помните. Я уверен, вы не откажетесь сделать доброе дело… Мы еще увидимся… Подумайте хорошенько…
И он ушел, не подав виду, что знает Евтихиса. Тодорос тяжело вздохнул.
— Как меня мучает этот человек! — пробормотал он себе под нос.
— Все дела? — с напускным простодушием спросил Евтихис, притворившись, что не слышал ни слова.
Мэри отметила, что толстяк, будущий шафер Евтихиса, не обратил никакого внимания на ее старенькое платье. Что-то другое было у него на уме.
— Зашел показать вам мою будущую жену, — сказал Евтихис, чтобы вывести его из задумчивости. — Итак, в четверг… Без всякой помпы, быстро разделаемся. А как-нибудь после сходим выпить… Прихватим с собой Андониса… Нам надо потолковать втроем… Я понимаю, на большое дело моих денег маловато. Хочу, чтобы вы мне помогли.
Тодорос кивнул и уставился на Мэри. Она покраснела под его испытующим взглядом.
Евтихис и Мэри поняли, что им лучше уйти.
Взявшись за руки, они молча шли по улице. Вскоре Мэри остановилась и протянула жалобно, как ребенок:
— Купи мне горошка…
Евтихис купил ей большой пакет, а себе взял оттуда лишь горстку. Он внимательно посмотрел на нее — лицо у нее было безмятежное.
— Мы отлично с тобой заживем, — вырвалось у него.
— Я тоже так думаю.
Они дошли до ее дома, и Евтихис отпустил ее доглаживать белье. Простыни должны быть чистыми, белоснежными. Перед расставанием он на минутку задержал ее.
— Постой, я тебя поцелую, чтобы послезавтра нас не подняли на смех.
На следующее утро Андонис опять очутился на улице и попытался убедить себя, что нужно как ни в чем не бывало продолжать заниматься делами. «Я попал в переплет, таково уж стечение обстоятельств, что мне прямая дорога в тюрьму!» Пока тебя лишь преследуют, ты, в сущности, еще на свободе, и весь смысл этой свободы в том, чтобы поверить, что ты такой же человек, как все прочие.
Андонис зашел побриться и, попросив газету, спокойно объяснил парикмахеру, что нет оснований опасаться новой войны.
— Все будет хорошо, — заключил он.
— Я поражаюсь вашему оптимизму, господин! — воскликнул парикмахер.
Андонис улыбнулся и увидел в зеркало, какое безмятежное спокойствие написано на его лице.
— Все будет хорошо, — уверенно повторил он.
Последнюю ночь он провел в ресторане на вокзале. Он узнал, что в шесть двенадцать утра отходит скорый поезд в Салоники, и блестяще разыгрывал перед официантом роль пассажира, который ждет даму, чтобы уехать с ней вместе. И так как нельзя было терять понапрасну время, выпив три чашки кофе, он принялся за обработку статьи для журнала Яннопулоса. Поезда гудели и отправлялись, а он все писал. Пожалуй, дома он делал бы то же самое, эта работа его не тяготила. Когда началась посадка на салоникский поезд, официант сказал ему:
— Напрасно ждали, она обманула вас…
И Андонис, улыбнувшись ему в ответ, прошел на перрон. Он смешался с толпой и затем выскользнул на площадь через другую дверь.
Насколько ему помнилось, провинциальные торговцы останавливались обычно в гостинице на улице Афинас. И действительно, он нашел там двух своих старых знакомых. Они сидели в коридоре на плетеных стульях, и он притворился, что зашел мимоходом просто повидать их.
— Так и знал, что вы до сих пор ничего не сделали. А я мог бы быть вам полезен. — И тут же он очень ловко похвалил их за смелость в делах, а кстати посетовал, что такие дальновидные коммерсанты гибнут в провинциальном болоте, что их истинное место в Афинах, куда, впрочем, они наверняка переберутся в самое ближайшее время.
Из номера вышла проститутка; уборщица подметала пол, покрытый потертым линолеумом. Андонис убеждал торговцев не спешить с закупками — он им может предложить товар по сходной цене.
— Посмотрим, мы ничего не теряем, — сказал тот умник, который при первой встрече спросил Андониса: «А от тебя кто защитит нас?»
В конторе Буфаса было полно народу. Делегация от рабочих хотела видеть хозяина. Швейцар передал рабочим, чтобы они подождали, господин директор скоро примет их.
Андонис спросил директора Спироса Иоаннидиса, дав понять, что он с ним на короткой ноге. Андонис стоял в стороне — ведь он клиент, пришел сюда по делу, — и наблюдал за происходящим. Опять забастовка? Резкие голоса, суматоха, толкотня, перешептывание и суровые взгляды — все это ему знакомо. Один из рабочих возмущался:
— Мы пришли не помощи просить и не кланяться вам. Директор опять будет морочить нам голову. Мы хорошо знаем, что это за тип. Видно, он взял за правило мариновать нас. А тот, кто долго ждет перед закрытой дверью, когда ее открывают перед ним, входит в кабинет, опустив голову.
«А кому я предъявлю свои требования?» — задал себе вопрос Андонис.
Но из-за фокусов Спироса он здесь только попусту теряет время, провинциальные торговцы могут уехать. Рабочих впустили наконец в кабинет, и Андонис остался один в коридоре. Рассыльный пытался подслушивать под дверью. Озабоченные люди сновали из комнаты в комнату с пачками бумаг в руках. Андонис
