10 должны были получить по батальону новых танков поддержки каждая. Планировалось создать третью легкую механизированную дивизию и две бронетанковые дивизии, усиленные самоходными противотанковыми орудиями[699]. Однако трудности в реализации программы рисковали поставить эти перспективы под угрозу.
Техника поступала с серьезными задержками. 600 танков R-35, заказанные в 1935 и 1936 гг., были получены армией в конце апреля 1938 г. Следующий заказ на 500 машин, размещенный в январе 1937 г., смогли выполнить лишь в июне 1939 г. Производительность французских заводов ограничивала средний интервал между заказами сроком в 15 месяцев[700]. План по изготовлению машин SOMUA S-35 не выполнялся. Как следствие, R-35 и H-35 направлялись для оснащения легких механизированных дивизий, что вызывало дефицит танков поддержки в пехотных дивизиях. Для решения этой проблемы на производство S-35 направили мощности по изготовлению танков типа D, которых успели выпустить лишь 45 единиц, что, в свою очередь, замедлило поставки машин для бронетанковых дивизий. К осени 1939 г. удалось сформировать пять дивизий мотопехоты, однако ценой изъятия имевшейся автотехники из оставшихся 15 пехотных дивизий: французское автомобилестроение не могло в столь сжатые сроки поставить армии необходимое количество машин[701].
Структурные проблемы перевооружения сухопутных сил не были решены вплоть до начала войны. Темпы поступления новых образцов оружия в армию по-прежнему оставляли желать лучшего. В июне-августе 1939 г., в разгар дипломатического кризиса вокруг Польши, во Франции ежемесячно выпускалось 10 танков В-1, 12 S-35, 18 бронетранспортеров AMD-178. Имелась острая нехватка автомобильного транспорта[702]. К сентябрю армия располагала 2900 единицами современной бронетехники (танки, танкетки гусеничные бронетранспортеры), не считая 1600 устаревших машин.[703] Реализация программы 1936 г. шла с серьезными сбоями, несмотря на заверения управления по производству вооружений, что она будет выполнена с опережением графика. По расчетам Гамелена, в части бронетехники план не выполнялся на 900 танков R-35 и H-35, а также на 54 машины типа B[704]. С последними вопрос стоял особо остро.
Армейское командование по-прежнему считало, что лишь эти танки (наряду с D-2) были пригодны для комплектования самостоятельных бронетанковых соединений. Но процесс их накопления затягивался. В 1937 г. в армии имелось лишь два батальона этих машин, к началу войны – четыре (132 танка). В-1 и В-1 bis не подходили для массового серийного производства на имевшихся во Франции мощностях и по-прежнему изготовлялись, в основном, вручную, силами семи фирм[705]. Противником использования танков типа В был Даладье. Он считал машину «чрезмерно дорогостоящей и предназначенной для “агрессивных” наступлений и прорывов, очевидно, несовместимых со статусом республиканской Франции как скорее защитника, чем нарушителя европейского порядка»[706]. Инспектор бронетанковых войск генерал Вельпри настаивал на формировании 10 батальонов В-1, но успеха так и не добился. В итоге бронетехники хватило на укомплектование лишь одной экспериментальной танковой дивизии со штабом в Нанси, сформированной в конце 1936 г. 507-м полком в ее составе командовал полковник де Голль[707].
Разнобой в комплектации дивизии материальной частью серьезно влиял на ее эффективность. Маневры на полигоне в Шампани в апреле 1937 г. выявили целый ряд проблем, связанных с боевым применением R-35 в сочетании в B-1 и D-2. В этой связи ряд генералов предлагал ограничиться формированием отдельных танковых бригад, которые лучше подходили для ведения «методического сражения». Гамелен доказывал, что свести при необходимости эти бригады в дивизию сложнее, чем разделить дивизию на более мелкие соединения. Бронетанковая дивизия, по его мнению, могла использоваться как инструмент мощной контратаки, но кроме этого – в качестве средства развития прорыва или осуществления флангового маневра. Оппоненты Гамелена говорили об опасности концентрации всех боевых танков в составе одного подразделения[708].
Для решения этих вопросов в начале 1938 г. была образована специальная рабочая группа Высшего военного совета. Она разработала модель, которая должна была лечь в основу бронетанковой дивизии: три батальона боевых танков В-1, В-1bis и D-2, два батальона пехоты и два артиллерийских дивизиона, укомплектованные 75-мм и 105-мм орудиями. Кроме того, формулировались инструкции по боевому применению бронетанковой дивизии, однако они основывались на тех же базовых допущениях, которые и ранее доминировали в умах французских генералов: самостоятельное танковое соединение может использоваться лишь против слабейшего противника, занимающего плохо укрепленную позицию. Для развития теории требовались новые испытания танков на поле боя, однако в 1938 г. они так и не состоялись. «Мы держали на базах танковые и артиллерийские полки, так как с весны по сентябрь 1938 г. ожидали в любой момент внезапного нападения Германии на Чехословакию. Таким образом, время было потеряно»[709], – признавал Даладье.
«Гамелен, – отмечает французский военный историк П.-М. де Ля Горс, – без сомнения являлся одним из тех французских генералов, которые активнее других выступали сторонниками наступательных действий армии, имеющей на вооружении бронетанковые силы»[710]. Главнокомандующий действительно видел большой потенциал танков, однако в последний предвоенный год он продолжал руководствоваться старыми клише и избегал решительных действий, которые могли столкнуться с критикой со стороны генералитета и политического руководства страны. На заседании Высшего военного совета в декабре 1938 г. он отмечал, что бронетанковая дивизия – это «уникальный и ценный инструмент» ведения боевых действий, который трудно содержать в постоянной боеготовности в мирное время. До объявления войны она должна состоять лишь из «абсолютно необходимых элементов». Представление о том, что говорить о создании полноценной танковой дивизии можно лишь после того, как армия получит необходимое количество машин конкретных моделей, подходящих по тактико-техническим характеристикам, оставалось непоколебимым. Как свидетельствовал один из сотрудников Гамелена, генерал рассчитывал сформировать первую боеспособную бронетанковую дивизию в октябре 1940 г.[711]
«Временные инструкции по применению соединений бронетанковой дивизии», изданные рабочей группой Высшего военного совета в феврале 1939 г., воспроизводили старые подходы. В основе по-прежнему лежала схема «методического сражения». Дивизия, как и танковые батальоны поддержки пехоты, действовала в рамках четко определенных тактических целей, под жестким контролем вышестоящего командования. Машины должны были вводиться в бой эшелонами, при мощной артиллерийской поддержке со стороны других соединений, задействованных в операции. Основной задачей дивизии указывалась поддержка маневра корпуса или армии, то есть о ее самостоятельном применении речи не шло[712].
К началу войны в распоряжении командования сухопутных сил имелось лишь экспериментальное танковое соединение, которое официально даже не называлось дивизией, и в документах Генштаба фигурировало как «группировка Нанси». Только 1 октября 1939 г. после прибытия в его состав четвертого батальона танков типа В за ним закрепилось обозначение «дивизия». Однако практически сразу ее разделили на две бригады, которые предполагалось использовать в операциях против германской «линии Зигфрида»[713]. Так или иначе, уровень организации соединения и его внутренней слаженности не позволял рассчитывать на успех при столкновении с немецкими танковыми дивизиями.
