— Что?.. — не слушая мужа, отзывается Альбина. Глядя на вчерашние схемки, она тыльной стороной карандаша водит по собственному плечу, укрытому халатиком из китайского (в лучшем своем значении) шелка, а затем резко бросает карандаш на стол. — Полный зашквар!
Христенко хмыкает — «ты выражаешься как зечка», заглядывает через плечо, но взгляд предает его, и вместо по-смешному ученических схем, ловит отличный вид на прикрытую халатиком грудь Альбины.
Девушка закрывает блокнот, поднимается из-за стола и поворачивается к Христенко, буквально излучая раздражение.
— Ты еще здесь? Ждешь, когда подадут вертолет?
— Я могу… — он примирительно кивает в сторону стола, заваленного записками Альбины.
— Не-на-до! — зло отвечает она, произнося по слогам. — Я сама со всем разберусь, а ты иди контролируй своих слоников.
Как же она его бесит! Когда-нибудь он убьет ее, а потом непременно повесится.
— Стерва! — рычит Христенко, сбегая из номера от греха подальше. Ни одна женщина не имела над ним такой власти, как эта.
В коридоре он встречает Ольгу, заехавшую в гостиницу переодеться. В черных рубашке, брюках, туфлях и очках она напоминает ему мафиози.
— А ее с собой не возьмешь? — Христенко злобно кивает в сторону номера, куда только что с силой захлопнул дверь.
— Против моей муттер даже адвокат дьявола глупый несмышленыш, — слегка спустив очки на переносицу, Ольга бросает на Христенко убийственный взгляд, а потом разворачивается и уходит.
— О! О! О! — передразнивает Христенко теперь обеих девушек.
Вчерашний вечер и ночь в доме Афанасьевых успокоили Ольгу. Обняв Риту, она провалилась в глубокий сон без сновидений, а утром легко поднялась с будильником, едва послышавшимся из соседней комнаты. Правда, не сразу сообразила, где находится и как здесь оказалась.
Общий сбор (самое старшее поколение собиралось в институт, Соня в детский сад, а Рита в курс онлайн занятий и работу над проектом по питерской квартире) и динамичный семейный завтрак настроили Ольгу (да и всех за столом) на деловой лад. Кампински с удивлением чувствовала нелогичный прилив энергии (по идее, после вчерашнего и предвидя сегодняшние мероприятия у нее должен быть спад с хандрой наперевес).
Резюмируя вышесказанное, к старому дому Ольга подъехала спокойная и готовая к любым атакам со стороны горячо любимой родительницы.
Ворота были открыты, а во дворе уже стояла траурная машина от похоронного бюро и ходили какие-то люди.
Ольга припарковала свою ауди дальше по улице, взяла с заднего сидения скромный букет гвоздик и направилась к дому, в котором выросла.
Федор Игнатьевич всегда говорил, что, по большому счету, он солдат. Он воевал за благополучие своей страны, народа, города, семьи, забывая лишь о благополучии собственном.
«Воевать — это не только передовая со штыком в руке и гранатой за пазухой, это трудовые и научные свершения во имя идеи человеческого процветания, во имя всеобщего блага».
Ольга помнила эти речи. Отчасти она была с ними согласна, но её время и видение мира внесли в них свои коррективы, что, впрочем, не мешало относиться с уважением к дедовым убеждениям.
«Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом» — сказал он, когда она впервые поделилась с ним планом перестроить однажды городок, построить свой идеальный район, и если для этого нужно стать великим архитектором, то так и быть.
«Хоть этим генералом стать и нелегко, я буду им» — пообещала Ольга.
«Это достойная цель, — оценил Федор Игнатьевич и, подумав, добавил: — Я верю в тебя, ты моя кровь».
— Вопросы крови, — неслышно хмыкает Ольга. — Мать может считать моим папашкой кого ей угодно, но это не мешает мне считать матерью тетку Софью, а отцом — неизвестного адмирала, на которого я ровнялась лет до тринадцати, пока не узнала большего.
— Отчего бы не поговорить с умным человеком? — усмешка брата тоже едва слышна. В доме покойного должно сохранять исключительно скорбный вид и изредка утирать скупую слезу — таково бескомпромиссное мнение Дарьи Федоровны. Нарушить его, значит навлечь на себя еще больший гнев с селевым потоком презрения. Хотя, признаться, Ольга не представляет, как ее нелюбимая мамочка могла бы увеличить то, что и так занимает все ее естество процентов на триста из ста.
Ольга поднимает глаза на Дена. Надо признаться, что вчерашние слова матери едва не достигли ее дурацкой цели — поссорить Ольгу с братом, выставив его мерзеньким предателем.
— Как там? — кивает Ольга на дом, зная ответ заранее. На крыльце стоят несколько незнакомых ей человек, наверняка родственники по линии бабушки.
— Кисло и пафосно, — негромко отвечает Ден и привычно предлагает, — покурим?
Ольга пожимает плечами.
— Я бросила, но с тобой постою, пойдем.
Вдвоем они отходят в сторону, Ден, прикрываясь ладонью, прикуривает сигарету от старенькой, допотопной «зиппо».
— А Рита твоя не придет? — спрашивает он, выдыхая дым.
— А если бы кто-то не трепался, как баба базарная, то пришла бы, — внезапно зло отвечает Ольга. — Как маленький, ей богу!
Он виновато моргает, а потом совсем как Ольга давеча пожимает плечами. Ден, святая простота, редко думает о последствии своих слов, но всегда говорит правду и ничего кроме правды.
— Мать вчера навестила нас со смотринами. Меня, как обычно, обвинила в грехорождении, а Риту в блуде и неверности, — все-таки решает пояснить Ольга. — Как тебе такая забота о моем благополучии? Или это было желание всадить нож в спину?
— Вот бли-ин, — раздосадованно тянет Ден, хлопает себя по лбу. — Понял теперь. Ляпнул, не подумав. Ты не подумай только, Стрелка, она нормальная…
— Ты еще меня успокой! — Ольга всерьез думает, не закурить ли ей с горя, да сарказм не советует давиться ни горьким дымом, ни смехом.
— Да я серьезно, она у нас с Белкой гоняла.
— Денчик, просто заткнись, — отвечает сестра. — Суть ангела с двойным космическим именем мне ясна. Приеду в Питер, добавлю третье.
Дальнейший разговор нарушила почти безмолвная суета — из дома вынесли гроб, поставили на низкий борт черной машины. За ним из дома медленно вышла бабушка, под руки ее вели Даша и отец Дена.
Ольга приблизилась к гробу, положила гвоздики, попыталась представить на месте этого почти незнакомого старика, лежащего в гробу, своего сурового деда, но у нее никак не получалось. Мертвец все равно был отдельно, а Федор Игнатьевич в ее памяти никак не хотел иметь с ним ничего общего. Он был жив, серьезен и как никогда готов к новым военным действиям за светлое будущее.
Подняв глаза, Ольга неожиданно встретилась взглядом со старшим Золотаревым, он с женой стоял по другую сторону катафалка. Нина Андреевна прикрывала рот сложенным вчетверо платочком, Никита Михайлович, тихо вздохнув, опустил глаза и возложил цветы.
Из-за спины Ольга вдруг услышала злобно-скорбный шепот, заставивший ее вздрогнуть.
— Его работа осталась незаконченной. Ты должна ее закончить. Я собрала тебе все его рукописи.
— Мамо, вы меня так до инфаркта доведете, — едва повернув на голос голову, отвечает Ольга, — или вы этого и добиваетесь?
Слышит, как Даша скорбно-укоризненно вздыхает — «ты всегда была бессердечной», и невозмутимо добавляет:
— О, уже эпитафии пошли.
Даша исчезла так же бесшумно, как появилась, невольно наводя Ольгу на мысль о вампирах. Катафалк медленно поехал, люди стали покидать двор.
— Ты не едешь? — спросил Ден, он оставался закрыть ворота и дом.
— Я на работу, — ответила Ольга, краем глаза заметила проехавшего мимо Мишку Золотарева, а дальше почему-то вспомнился вечер, когда он хотел напасть на нее, но в лице судьбы карающей длани вмешался Талгат.
