мог усидеть на месте, и губы его беззвучно шевелились. Выросший в доме, где чтили Библию, и учившийся в
ешиве, Бегин знал псалмы наизусть.
Бегин молился, а Поран и Авнер сидели в глубоком и мучительном молчании. Наконец Бегин заговорил. Он сказал, что его решение бомбить реактор может быть воспринято как попытка оказать воздействие на исход израильских выборов, поскольку сейчас в предвыборной борьбе лидирует Шимон Перес. Однако это неважно, заверил он Порана и Авнера. С уничтожением реактора больше нельзя медлить, поскольку скоро ожидается загрузка ядерного топлива, и после этого бомбежка может представлять радиационную угрозу для всего региона. Реактор должен быть разрушен сейчас, так как победу может одержать Перес, назвавший такую атаку «нелепой и безответственной»[510]. Бегин был уверен, что Перес, хотя он и сыграл в свое время важную роль в получении Израилем ядерного оружия от Франции, не был тем человеком, который способен отдать приказ об атаке и тем самым защитить еврейский народ от тирана и маньяка. Вот почему Бегин решил сделать это сам, пока он еще был у власти.
Снова зазвонил телефон. Прошло сорок минут после взлета самолетов. Трубку снова взял Поран; Бегин и Авнер застыли в напряженном молчании. Поран положил трубку со словами: «Самолеты над целью».
Бегин снова начал беззвучно молиться.
Спустя минуту телефон зазвонил снова. Поран взял трубку, выслушал сообщение и дал отбой. «Это начальник Генштаба, — сказал он. — Прямые попадания. Все цели уничтожены. Самолеты возвращаются домой».
«Благодарение Богу, что у нас есть такие ребята, как эти пилоты», — тихо сказал Бегин, для которого религиозность и сионизм сливались воедино еще с бейтарских времен в Бресте.
Бегин попросил Авнера связаться по телефону с Сэмом Льюисом, послом США в Израиле. Тот, как и практически вся страна в эти предпраздничные часы, находился дома. Бегин проинформировал его о развитии событий; Льюис был поражен. Авнер, записавший их разговор, вспоминает, как Бегин попросил Льюиса известить о случившемся президента Рейгана, на что Льюис тактично уточнил: «Вы уверены, что мне следует сообщить президенту только об этом?» Похоже, что Льюис знал, насколько негативной будет реакция Рейгана на случившееся.
Ровно в пять часов члены кабинета собрались в резиденции премьер-министра. Каждый, увидев, что есть и другие приглашенные, понял, что дело не в частной беседе. Через несколько минут они всё знали. Бегин попросил Авнера зачитать черновой вариант правительственного сообщения. Йосеф Бург, министр внутренних дел и по делам религий, шепнул Авнеру, что время уже позднее и что ему пора быть в синагоге. «Нет никакой необходимости в официальном сообщении, убедительно сказал Бург. — В Ираке не будут склонны признавать факт атаки, и потому имеется достаточно времени, прежде чем о ней узнают во всем мире. Ведь мы празднуем Шавуот, и у евреев есть чем заняться в такой день». Таким образом, не обсудив ни это, ни какое-либо иное правительственное сообщение, министры разошлись. С закатом солнца ничего не подозревающий Израиль начал праздновать Шавуот.
Атака на ядерный реактор «Осирак»[511], получившая кодовое название «операция Опера», готовилась в течение долгого времени. Саддам Хусейн приступил к сооружению реактора на расстоянии менее 20 километров от Багдада в 1974 году, при техническом содействии Франции. Израильская разведка, основываясь на информации, полученной как в Ираке, так и во Франции, пришла к выводу, что достигнуть уровня обогащения урана, необходимого для создания атомной бомбы, иракцы могут за срок от пяти до семи лет.
Саддам, собственно говоря, не скрывал своих намерений. В 1975 году он рассказал ливанскому журналу о своих планах по разработке первой арабской программы ядерного вооружения. Память о Катастрофе была жива в израильском обществе; когда Саддам выступил с угрозами «утопить» еврейское государство «в реках крови»[512], по существу вызвал израильскую реакцию. Лидеры Израиля давно опасались такого развития событий. Выступая в Кнессете в 1963 году, задолго до того, как он стал премьер-министром, Бегин сформулировал свою позицию жестко и бескомпромиссно: «Не надо даже задаваться вопросом, является ли неконвенциональное оружие более опасным для нашего будущего, чем конвенциональные виды вооружения — по моему мнению, ответ совершенно очевиден. Самая большая и самая серьезная угроза для нашего будущего, нашей безопасности, нашего существования — это неконвенциональное оружие»[513].
Когда Бегин занял, наконец, пост премьер-министра, то у него не было никаких сомнений, что — в связи с ростом иракской угрозы — именно ему предстоит противостоять человеконенавистническим планам Саддама. Он настаивал на необходимости принятия конкретных мер, направленных на обуздание этого, по его определению, «самого кровожадного и безответственного из всех арабских режимов — за исключением режима Муаммара Каддафи в Ливии»[514]. Бегин с ранних лет прекрасно знал, что значит, когда твоя жизнь и смерть зависит от прихоти других, и постоянно повторял: «Ни один народ не может жить за счет времени, взятого взаймы»[515]. В конце августа 1978 года премьер-министр провел первое из нескольких десятков секретных заседаний правительства с целью выработать соответствующий план действий[516].
Примерно полгода спустя, глухой ночью 6 апреля 1979 года, ядерный реактор французского производства, доставленный в порт Ла-Сейн-сюр-Мер (неподалеку от Тулона) для переправки в Ирак, был взорван. Некто, представившийся членом «Французской экологической группировки», позвонил в редакцию парижской газеты «Монд» и взял на себя ответственность за этот взрыв — однако такой организации, по всей видимости, не существовало, и французские власти высказали предположение, что это дело рук «ближневосточных агентов» — иными словами, «Моссада»[517]. Годом позже, в июне 1980 года, был убит египетский ученый-атомщик Яхья Машад, работавший на Ирак, — за этим убийством, как предполагалось, также стоял «Моссад».
Однако всё это только замедлило создание «Осирака», да и то лишь на время. К октябрю 1980 года Бегин получил от своего правительства принципиальное согласие на проведение военной операции, при условии ее одобрения «внутренним комитетом» в составе премьер-министра, министра иностранных дел Ицхака Шамира и начальника Генерального штаба Рафаэля Эйтана[518]. «Внутренний комитет» запросил мнение ряда разведчиков и военных экспертов относительно возможных последствий операции по уничтожению «Осирака»; их ответы продемонстрировали значительный разброс оценок. Часть опрошенных утверждала, что такая операция может замедлить реализацию иракской ядерной программы всего лишь на несколько лет. Некоторые выразили обеспокоенность, что египтяне могут воспользоваться ситуацией как предлогом для выхода из недавно подписанного мирного договора. Высказывались и мнения, что операция может навредить отношениям Израиля с Францией, которая принимала самое активное участие в сооружении «Осирака» и на которую «не произвели впечатления» высказывания израильских официальных лиц относительно «ужасов Катастрофы европейского еврейства»
