место у окна и принялся обыденно поглощать пищу. У нас, как и у него, она состояла из жидкого безвкусного супа с парой веток цветной капусты и кусочков разварившейся картошки и моркови, гречки с отвратительными дешёвыми сосисками, отдававшими навозом, и газированной воды или сока на выбор. Я выбрал газировку, о чём впоследствии сильно пожалел, поскольку мой кишечник и без неё стал разбухать от газов. Она же усугубила ситуацию, и следующие два занятия я не знал, куда деваться. Но если я попал в столь комичную ситуацию внезапно, то для Рафаэля Рафиковича такая еда являлась совершеннейшей нормой, по тому, как он ел, было видно, что это его единственная нормальная пища за день. Он неспешно уплетал за обе щёки, тщательно разжёвывая каждый кусочек, медленно запивал его соком, дабы всё, что могло невзначай застрять в зубах, обязательно попало в желудок, потом не без удовольствия встал, отнёс поднос на стол для использованной посуды, и одним из первых вышел из закусочной, чтобы оказаться в своём кабинете.
Слова о том, что никто не хочет здесь задерживаться дольше необходимого, его не касались. Сегодня, как и во все будние дни, Рафаэль Рафикович остался на работе допоздна, откладывая каждое пустячное дело столько, сколько возможно. Он подписал бумаги в качестве директора образовательного центра при свете лампы, когда за окном наступили сумерки. Под вечер с несвежей головой просмотрел учебные планы, самостоятельно подготовил материалы к занятиям в отличии от других преподавателей, которые работали на основной работе, а он – нет, и в целом занимался делами учреждения после того, как вокруг не оставалось никого. Его секретарь и помощник в одном лице убегала отсюда сразу же, как только оканчивались занятия, а то и ранее, она жила с молодым человеком, вот-вот собиралась выйти замуж, и карьера её не интересовала, по крайней мере, карьера в столь убогом заведении, поэтому труд Рафаэля Рафиковича девушка практически не облегчала, чему он не возражал. Бухгалтер и экономист и вовсе работали строго отведённые часы, а преподаватели являлись лишь на занятия и то не всегда, иногда Рафаэль Рафикович сам их подменял, поскольку те не могли вырваться с основного места работы, проводил соответствующие учебные часы с нулевым научным содержанием, после чего, разумеется, не обделял себя в материальном плане.
Весь рабочий день он попеременно болтал с сотрудниками, когда же они просили его подписать ту или иную бумагу, директор откладывал её в сторону с некоторой наигранной небрежностью, желая тем самым показать, что человеческие отношения дороже. Поначалу это вызывало недоумение, но вскоре все привыкли и уже не задавались вопросом, почему бы не разделаться с пустяковыми делами сразу, чтобы вовремя и со спокойным сердцем отправиться домой вовремя. Когда все уходили, Рафаэль Рафикович шёл в свой кабинетик в конце полукоридора, садился за стол и, некоторое время будто не обращая внимания на скопившиеся дела, ковырялся в сети пока не темнело или не были исчерпаны новые темы на его любимых страницах, после чего обычно выпивал чашку кофе, издавал тяжёлый вздох и, наконец, принимался исполнять свои обязанности, если, конечно, они имелись. Кроме желания как можно позднее вернуться домой в пренебрежении делами заключалось ещё и инфантильное своеволие капризного ребёнка, который не хочет заниматься тем, чем его заставляют заниматься не взирая на его желания.
За всю свою жизнь Рафаэль Рафикович работал только в двух местах. В третьесортном московском вузе, который закончил, где он был преподавателем на кафедре экономической теории около 10 лет, только и сподобившись за это время, что со скрипом защитить кандидатскую диссертацию, и здесь. В докторантуру он не пошёл под разными надуманными предлогами, однако истинной причиной являлось его отвращение к собственной специальности и нежелание учиться чему-то ещё. Карьеры на кафедре он также не сделал, к моменту увольнения находясь в должности старшего преподавателя, проведением блистательных занятий не отличался, вследствие чего много их ему не давали, зарабатывал мало, но вместе с маминой пенсией им двоим вполне хватало. Чрезвычайная леность и небрежение трудом, неприспособленность к жизни, полное непонимание, откуда что берётся, ко времени достижения им 35 лет отроду полностью уничтожили надежду на формирование у него хотя бы одной способности к созиданию, а отсутствие характера сделали его податливым для манипуляций. Пара предприимчивых коллег с кафедры нашли в Рафаэле Рафиковиче прекрасную кандидатуру на должность номинального руководителя их очередного проекта, руководителя, который не имеет собственного мнения, не понимает своих интересов и не в состоянии преследовать личную выгоду, а значит будет делать всё, что ему скажут. Раиса Самуиловна в своё время отговаривала сына от увольнения из вуза и принятия данной должности (как оказалось, зря), но у Рафаэля Рафиковича взыграло самолюбие, он польстился на статус и высокие доходы, которые ему посулили, поэтому после некоторых колебаний согласился на всё, чем вызвал молчаливый бойкот со стороны старухи на долгие-долгие месяцы. Однако вскоре он сам разочаровался в своём решении и чуть не отказался от новой работы, только возвращаться было уже некуда, его прежняя должность оказалась занята.
Как все образованные люди с низким интеллектом Рафаэль Рафикович всерьёз полагал, что в должности директора ему ничего не придётся делать. Видя у себя полное отсутствие каких-либо способностей, он и других подозревал ровно в том же, а успех считал чем-то незаслуженным, полученным воровством, взятками, насилием и обманом. Эта черта была общей в их семье, и он до конца жизни не отказался от подобного взгляда на мир. Поэтому, обнаружив, что в новой должности ему приходится работать гораздо больше, чем раньше в качестве рядового преподавателя, он, разумеется, не стал винить самого себя в бездарности, но начал подозревать, что здесь что-то не чисто, что кто-то пытается устроить свою жизнь за его счёт. В целом это соответствовало действительности, однако его коллеги не предвидели того, что их мальчик на побегушках не способен выполнять даже те мелкие обязанности, которые ему поручали. После нескольких серьёзных разговоров дела, запущенные по причине его вселенского чванства, Рафаэль Рафикович с горем пополам выправил, поскольку испугался остаться совсем ни с чем, однако затаил глубокую обиду. Впрочем, она не являлась сколь-либо опасной для его коллег, со временем их деятельность существенно расширилась, и образовательный центр перестал интересовать хозяев по причине скромности доходов и убожества результатов, так что до поры до времени Рафаэль Рафикович мог считать себя здесь полноправным хозяином, ему позволяли кормиться объедками с барского стола вроде контракта на наше обучение, брезгливо посматривая на самовлюблённого скота со стороны.
Он же, прикладывая руци своя к текущим вопросам центра, чувствовал,
