нужно?»
«Вот не надо об этом, я не люблю общих разговоров».
«Нет уж, отвечай. А то – то не надо, это – не надо. И поговорить с тобой не о чем. Напридумывал курьёзных запретов, хоть не живи. Жизнь, знаешь ли, очень многообразна, заставит раскрыться или прожуёт и выплюнет, если пойдёшь против неё. Ты бы мог раньше представить, что когда-нибудь будешь гулять со мной в центре Москвы и вот так разговаривать?»
«Нет, не мог», – честно признался я.
«То-то же. Ну, говори, чего ты хочешь?»
«Надо серьёзно подумать. Просто так подобные вещи не обсуждают».
«Господи, чёртов мыслитель! Никогда не поверю, что ты всерьёз о чём-то задумывался. Не надо врать и корчить из себя святого. Чем ты всю жизнь занимался?»
«Чем и все. Жил и не задумывался о всякой чепухе».
«Нет, ты неисправим. Какая же это чепуха? Это самое главное. Если ты не ищешь способов того, как получить желаемое, значит у тебя нет цели, а если у тебя нет цели, то ты просто кусок безмозглого мяса».
«Как будто ты сама постоянно об этом думаешь».
«А как же!»
«И чего лично тебе от жизни надо?»
«То же, что и всем. Завести семью, родить детей, чтобы муж меня любил, чтобы был свой дом, машина. А ещё хочу выбраться из нашей дыры. Хочу жить вон в том доме, и чтобы не надо было каждый день ходить на работу. Не хочу просыпаться по будильнику, хочу весь день болтать с подругами. И нормальных подруг тоже хочу. Не желаю вот этого всего, хочу другого».
«Ты хочешь, чтобы тебя любили? А ты сама готова любить?»
«Больше всего на свете я хочу кого-нибудь полюбить. Ты не подумай, чёрт с ними, со всеми этими домами, машинами, работами, подругами, лишь бы хватало на жизнь и рядом был любимый человек, умный и заботливый, чтобы за ним, как за каменной стеной. Остальное всё неважно».
«Господи, так у неё есть чувства! – подумал я и по-новому взглянул на Люду. – И угораздило же меня разболтаться с ней на глобальные темы». Она смотрела в сторону, на её простом некрасивом лице лёгким дуновением скользил отпечаток недавних слов, будто освещая его изнутри. Светло-карие глаза блестели, полные щёки рделись румянцем, тонкие, аляповато накрашенные губы слегка приоткрылись, маленький подбородок время от времени подрагивал прозрачным пушком. Только сейчас я разглядел, во что была одета моя спутница. Розовая кофта, похожая на те, что вяжут бабушки, прикрывала полные плечи, светло-зелёное платье подчёркивало маленькую грудь и складки жира на талии, из-под него выпрастывались толстые ноги, обутые в поношенные кеды. Единственное, чем она была привлекательна, – это своей беззащитной молодостью. Я понял, что не могу ей не ответить.
«И я не какой-то особенный, мне от жизни нужно то же, что и всем».
«А конкретнее?»
«Хочу спокойствия».
«То есть сейчас ты работаешь на трёх работах и обеспечиваешь жену и пятерых детей? Какие же вы, мужчины, все слабые».
«Я серьёзно. Всё то, что ты сейчас сказала, только без болезненной бабьей блажи, справедливо для всех людей, и чем быстрее ты сама это поймёшь, тем быстрее найдёшь то, что ищешь».
«Ты, Поленов, будешь меня ещё жизни учить?»
«Если ты сама себя не понимаешь, то да. Или ты всерьёз полагаешь, что сможешь полюбить, будешь любимой, заживёшь в достатке – и всё это рядом с несчастным человеком, за счёт которого реализуешь собственные желания? Значит ты ещё большая дурочка, чем кажешься».
«А я кажусь тебе глупой? Потому ты со мной такой надменный? Но ты ведь со всеми такой надменный! Тебе все кажутся дураками?»
«Опять ты за своё. Только-только показался живой человек».
«Нет, не увиливай, отвечай на вопрос. Ты, Поленов, действительно полагаешь, что ты самый умный? Да ты на себя посмотри, вспомни, с каких задворок приехал, где и кем работаешь, какое у тебя образование. Или, быть может, ты хочешь сказать, что являешься тайным миллиардером, или в свободное время делаешь открытия, за которые вручают Нобелевские премии? Никогда не поверю. Наверняка после работы играешь на компьютере, смотришь фильмы и так далее, уж не стану до конца тебя оскорблять».
«Ну играю, ну смотрю, ну и так далее. Что с того?»
«В том-то и дело, что ничего, абсолютно ничего. Что вам вообще, мужикам, нужно? Мой Валерочка тоже пьёт с друзьями да в карты играет и тоже считает себя пупом Земли. Ненавижу! Когда же он, наконец, возьмётся за ум? У тебя хоть есть работа, а он живёт за счёт родителей и не собирается ничего искать, говорит, ещё не отдохнул после армии. Какой армии? Три года прошло после этой армии!»
«Меня не интересуют обстоятельства ваших взаимоотношений».
«Какие там взаимоотношения! Одно недоразумение».
«И тем не менее, пожалуйста, избавь меня от подробностей».
«Ишь, пуританец нашёлся!»
«Пуританин. И нет, я не психопат-калоед, не надо меня так называть».
«Всё равно. Ты посмотри, как красиво, величественно. Это-то ты хоть понимаешь?»
Лучи заходящего Солнца окрашивали терпко-изумрудные башни Кремля в жидковато-алый цвет, резко контрастировавший с серо-лазоревым небом, мрачнеющим к востоку, и плывущими по нему тёмно-лиловыми облаками, стыдливо обрамлёнными золотисто-розовыми перьями растрепавшихся краёв. Дворец за всем известной стеной откликался вычурно-жёлтыми стенами, едва различимыми под белым карнизом среди белых окон, будто соревновавшимися, кто из них более исказит этот плотно-отвратительный цвет, оставив его тем не менее таким же, как прежде. Напротив нас несуразно-величественное сооружение собора чужеродным элементом вклинивалось в линию горизонта и, будто намеренно не желая окрашиваться в палитру заката, в самодостаточных цветных куполах прозрачно отражало ещё не последние вскрики исчезавшего на западе светила. А вот здание магазина сразу и целиком капитулировало перед закатом, не смотря на рельефность поверхности простоцветный фасад, казалось, всегда принимал любые краски, которые по чьей-либо прихоти падали на него. И сейчас он вторил заходящему летнему Солнцу теми же цветами, что и башни, и дворец напротив, вторил безропотно, несмотря на пафос внутреннего наполнения, будто благодарный светилу, не успевшему пресытить собой этот крохотный клочок Земли. В этом году сильной жары в городе ещё не было, и, глядя на спокойную прозрачную прохладу, казалось, что погода здесь никогда не меняется, она такая из года в год, из века в век, и каждый вечер на протяжении сотен лет люди именно так тут гуляли, общались, суетились и восхищались, и тлен никогда не касался и не коснётся этого места, и Солнце не раскаляло эту брусчатку, и мороз никогда не сковывал её до стеклянного хруста.
«Странно, что ты это понимаешь, что в тебе помимо суетности есть капля непреходящего, которая позволяет хоть иногда удивляться прекрасному».
«Почему ты всегда всем не доволен?»
«Не всегда. Об этом я и говорю. Ты наблюдаешь за мной всю жизнь? Почему
