Бек, возглавивший польскую дипломатию, и командующий армией генерал (с ноября 1936 г. – маршал) Э. Рыдз-Смиглы сделали ставку на нормализацию отношений с Парижем, пострадавших после заключения германо-польского пакта 1934 г. На фоне краха французских позиций на Рейне, тупика в диалоге с Москвой, событий в Испании, которые хоронили последние надежды добиться взаимопонимания с Италией, возможность преуспеть в выстраивании восточного фронта против Германии казалась многообещающей. Инициатива сближения исходила от командования польской армии, которое беспокоилось по поводу состояния национальных вооруженных сил, начинавших уступать военной мощи ближайших соседей. В этой связи в Париже посчитали целесообразным привлечь к переговорам Гамелена[749].
В середине 1930-х гг. во французском Генштабе господствовало искаженное представление о военных возможностях Второй Речи Посполитой. На бумаге ее армия, действительно, впечатляла. В мирное время в нее входили 30 пехотных дивизий общей численностью 305 тысяч человек и 12 кавалерийских бригад, а также 500 танков. В случае объявления мобилизации армия увеличивалась до 50 дивизий. Формально Варшава располагала четвертыми по численности вооруженными силами в Европе. Гамелен считал, что, опираясь на них, Польша сможет взять на себя роль гаранта статус-кво в Центральной и Юго-Восточной Европе, в частности, поддержать Чехословакию перед лицом угрозы со стороны Германии. Все, что требовалось в этой связи от Франции, – помочь союзнику перевооружиться.
В прошлом военно-техническое сотрудничество между двумя странами имело серьезные политические ограничения. Летом 1936 г. на вопрос Блюма о том, как развивается двустороннее взаимодействие с Варшавой в этой сфере, военное министерство ответило, что французская сторона «неохотно делится моделями, прототипами, чертежами, не будучи уверенной в том, в чьи руки они попадут в ситуации не выясненных до конца отношений между Польшей и Германией»[750]. Однако военный атташе в Варшаве генерал Ш. д’Арбонно, активный сторонник франко-польского военного сотрудничества, в начале 1936 г. настаивал на выделении Польше кредита на оборонные цели, считая, что это позволит повернуть польскую политику в сторону Франции[751].
«В глубине души Генеральный штаб был убежден в том, что польские вооруженные силы превосходят советские или, по крайней мере, могут быть нам более полезны, за исключением, пожалуй, авиации»[752], – признавал Блюм. Подобную оценку трудно объяснить только спецификой той информации, которую поставляла разведка, тем более что помимо явно апологетических донесений военных атташе в Варшаве у французского командования имелись и более взвешенные данные о военных потенциалах Польши и Чехословакии. Скорее, Гамелен искал недостающее звено той хорошо знакомой модели безопасности, которую Франция выстраивала в конце XIX в.
Лишь Советский Союз обладал необходимой совокупной мощью для того, что выступать противовесом Германии и силой, способной консолидировать восточноевропейское стратегическое предполье. Это понимал Вейган и его окружение, но к 1936 г. среди французских генералов утвердилось представление о слабости Красной Армии и ненадежности СССР как возможного союзника. Подобная убежденность, в гораздо большей степени надуманная и выраставшая из идеологической предвзятости, чем основывавшаяся на анализе объективной информации, заставляла их искать замену России там, где ее в действительности не было. В планах французского Генштаба фигурировала не реальная Польша, европейская страна второго эшелона, «неспособная соревноваться с великими соседями в гонке вооружений»[753], а образ мощного «тылового союзника», за которым скрывалась тень Российской империи.
В августе 1936 г. Гамелен нанес визит в Варшаву, где провел обстоятельные переговоры с Рыдз-Смиглом. В них наглядно отразились основные противоречия совместной франко-польской стратегии. Главная мысль, которую французский генерал пытался донести до своего польского визави, заключалась в том, что Польше в случае войны «придется сдерживать первое германское наступление». «Разумеется, мы [французы – авт.] могли бы отвлечь на себя значительные силы, – оговаривал он, – но мы не рассчитываем на быстрые решительные действия». При этом Гамелен допускал совместные действия Польши с Чехословакией и СССР. Рыдз-Смиглы ушел от обсуждения перспективы оборонительной операции против Германии, но пространно изложил все претензии Польши к «так называемым славянским братьям» из Чехословакии и сделал глубокий экскурс в историю русско-польской вражды, дав понять, что ни о какой реальной кооперации с Прагой и Москвой не может идти речи. Гамелен был обескуражен, однако переговоры продолжились уже в следующем месяце в ходе ответного визита Рыдз-Смиглого во Францию. Его организация не шла ни в какое сравнение с довольно скромным приемом, оказанным Тухачевскому несколькими месяцами ранее. Польский генерал вместе с Даладье присутствовал на маневрах французской армии, посетил поля боев под Верденом, осмотрел форты «линии Мажино», в Нанси и Страсбурге ему устроили массовые чествования[754].
Апофеозом визита стало подписание в Рамбуйе соглашения о выделении Польше займа в 2,6 млрд. франков на военные цели сроком на 6 лет: «Из этой суммы 1 млрд. предназначался на закупку военных материалов во Франции, оставшаяся часть – на развитие польской оборонной промышленности. Значительную долю средств (47 %) предполагалось потратить на сухопутные войска, но не на увеличение их численности, а на довооружение до % уровня армий соседних государств»[755]. Речь шла о крупнейшем займе, когда-либо выдававшемся Францией своему союзнику, однако в Париже не учитывали те условия, в которых должно было разворачиваться польское перевооружение.
Леон Блюм и министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, 1936 г. Источник: Bibliothèque nationale de France
Опыт показывал, что задача «превращения франков в оружие» не имеет простых решений. Польша, экономика которой по-прежнему оставалась преимущественно аграрной, в принципе не могла освоить такой объем средств в поставленный срок. По оценке Г. Ф. Матвеева, к сентябрю 1939 г. заем был реализован лишь на 53 %. Надеяться же на то, что польскую армию вооружит французская промышленность, сама едва справлявшаяся с потоком военных заказов по программе 1936 г., не приходилось[756].
Попытка вписать Польшу во французскую стратегию не удалась, несмотря на все торжественные декларации, сделанные в Варшаве и Париже. Поляки не собирались вести войну в интересах французов. До марта 1939 г. у них даже не имелось разработанного плана военной кампании против Германии, в то время как план войны против России существовал еще со времен Пилсудского [757]. Польская военно-политическая верхушка явно недооценивала военную мощь Третьего Рейха. Рыдз-Смиглы проигнорировал советы Гамелена, который в августе 1936 г. рекомендовал ему укрепить западную границу страны[758]. Французские офицеры, посетившие Польшу в августе 1939 г. накануне войны были неприятно удивлены состоянием ее вооруженных сил. Польская армия, на которую Гамелен возлагал столько надежд, оказалась «бумажным тигром», не шедшим ни в какое сравнение ни с Вермахтом, ни с Красной Армией.
Советский Союз являлся главной неизвестной в стратегическом уравнении, которое решал Гамелен. К лету 1936 г. франко-советское сотрудничество переживало не лучшие времена. В Москве были разочарованы колебаниями Парижа в вопросе ратификации двустороннего пакта о взаимопомощи и той позицией, которую Франция заняла в ходе
